У Ильи Фонякова было два призвания: журналистика и поэзия. Он сорок лет трудился в газетах штатным корреспондентом и тем зарабатывал на жизнь. «Я благодарен журналистике за то, что она позволяла мне не состоять на иждивении музы поэзии. Выходит книга стихов – хорошо, не выходит – плохо, но не страшно», – сказал Илья Фоняков своему другу, новосибирскому писателю Владимиру Берязеву.
У Ильи Фонякова было два призвания: журналистика и поэзия. Он сорок лет трудился в газетах штатным корреспондентом и тем зарабатывал на жизнь. «Я благодарен журналистике за то, что она позволяла мне не состоять на иждивении музы поэзии. Выходит книга стихов – хорошо, не выходит – плохо, но не страшно», – сказал Илья Фоняков своему другу, новосибирскому писателю Владимиру Берязеву.
Независимость, принципиальность, трудолюбие, порядочность – эти черты характера Фонякова помогли ему достичь многого в разных областях творчества. В статье «Памяти Ильи Фонякова», опубликованной 27 декабря 2011 года в «Санкт-Петербургских ведомостях», критик и литературовед Александр Рубашкин, в частности, писал: «Ушел из жизни известный поэт, журналист, переводчик, человек уникальных знаний и темперамента Илья Олегович Фоняков… У него был твердый голос, твердые устои. Он был предан литературному делу и друзьям. Нам еще предстоит открыть этого замечательного писателя и отдать ему должное».
В начале пятидесятых годов Фоняков и я учились на филологическом факультете Ленинградского университета имени Жданова. Он на отделении журналистики, я – на славянском, переводческом. Поступить на журналистику было почти невозможно: мест – мало, конкурс – огромный. Фоняков сдал экзамены успешно. У него за спиной была 222-я средняя школа, знаменитая «Петершуле», уже тогда отличавшаяся высоким уровнем преподавания. Сказалась и наследственная культура юноши.
Отец Ильи, Сергей Антонинович Фоняков (1908–1938), был горным инженером, сыном инженера-металлурга. Работал в городе Бодайбо – столице Ленских золотых приисков. В 1933 году он женился на двадцатилетней ленинградке Наташе Колоколовой. Через два года в Бодайбо у них родился сын – Илья.
Сергей Антонинович писал стихи, прозу, готовился к поступлению в Союз писателей. В тридцатых годах его несколько раз арестовывали и освобождали. В 1938 расстреляли, обвинив во «вредительстве».
Мальчика воспитала мать – Наталья Николаевна (1912–2002), вернувшаяся из Сибири в Ленинград. Она из дворян, ее отец Николай Александрович Колоколов был преподавателем и воспитателем в Александровском императорском лицее. Его родной брат Сергей Александрович, китаист, работал консулом в нескольких городах Поднебесной. Там он общался с русским путешественником и разведчиком бароном Густавом Маннергеймом. В конце девяностых годов прошлого века племянник барона Августин Маннергейм, лесовод и поэт, приезжал из Швеции в Петербург. Он и его жена побывали у Фоняковых в гостях. Илья Олегович позднее перевел сборник стихов Августина Маннергейма.
Николай Александрович Колоколов после революции несколько лет провел в заключении. Пострадала из-за своего социального происхождения и его дочь Наталья. Перед ней оказались закрыты двери не только университета, но и медицинского института. Высшее образование она получила только в 1951 году, заочно окончив филологический факультет Ленинградского института имени Герцена.
Наталья Николаевна несколько лет трудилась в сберкассе, хотя ее тяготила работа с цифрами. Потом случилось событие, изменившее дальнейшую жизнь в лучшую сторону. Во время блокады в Пушкинском Доме не хватало технических работников. Фонякову взяли в штат. Она получила рабочую продовольственную карточку. На умную, воспитанную женщину обратил внимание Виктор Андроникович Мануйлов – пушкинист и лермонтовед. Он стал привлекать Наталью Николаевну к научной работе.
Мать и сын пережили все тяготы и ужасы первой блокадной зимы. Потом их эвакуировали через Ладожское озеро. После снятия блокады Фоняковы вернулись в Ленинград. В 1946 году Наталью Николаевну приняли на работу в Институт русской литературы вторично. Поначалу она – научно-технический сотрудник, потом – научный. Фонякова стала автором ряда исследований, прежде всего небольшой, но обстоятельной книги «А. И. Куприн в Петербурге – Ленинграде».
В студенческие годы по окончании лекций в университете Илья ходил по музейным залам Пушкинского Дома. Ему показали рукописные фонды. Наталья Николаевна познакомила сына с Дмитрием Сергеевичем Лихачевым, который покорил Илью интеллигентностью и обширными познаниями.
Я впервые увидел Илью на знаменитой филфаковской лестнице осенью 1952 года. Он спускался в вестибюль с другом, тоже первокурсником, Валентином Горшковым, в дальнейшем тоже ставшим журналистом и поэтом. Они дружили, хотя были разными и внешне, и внутренне. Фоняков – среднего роста, короткие волосы зачесаны назад, высокий лоб, жизнерадостная улыбка. На нем клетчатая ковбойка, какие носили многие студенты. Горшков ростом повыше, густой чуб, распахнутый ворот рубашки... Улыбается озорно, почти хулигански. Неудивительно: ведь он парень с рабочей Нарвской заставы.
Позднее образ героя своего стихотворения «Современная элегия» Фоняков нарисовал, видя перед собой юного Горшкова:
…Как ходил он вразвалку – пиджак нараспашку,
Подражая портовой и заставской братве!
Помнят Невский и Лиговка
его морскую тельняшку
И ворсистую кепку-«лондонку» на голове.
Кто еще, кроме него, мог похвалиться
Совершенством в искусстве,
которое признавали все:
В лабиринтах дворов
ускользнуть от свистков милиции,
Ездить на трамвайном буфере – на «колбасе»?
Среди парней такого же отчаянного вида,
Затягиваясь самокруткой из табачной трухи,
Он сквозь зубы сплевывал деловито
И скрывал, что втайне пописывает стихи.
И уже студентом блеснул удальством картинным:
Увидев любимую с набережной той стороны,
Перешел Неву в ледоход по льдинам
И попал, наконец, в объятия милицейского старшины…
Фоняков и Горшков, конечно, взрослели, переходя с курса на курс, слушая лекции выдающихся ученых: Владимира Яковлевича Проппа, Игоря Петровича Еремина, Григория Абрамовича Бялого, Павла Наумовича Беркова… Летом, как и большинство сокурсников, друзья ездили на строительство колхозных электростанций в отдаленные районы Ленинградской области.
И еще они активно участвовали в университетском литературном объединении. И я несколько раз присутствовал: увы, отвлекали академическая гребля, лыжи, самбо… Руководили поэты Леонид Хаустов и Игорь Ринк, участники войны. На занятия, кроме Фонякова и Горшкова, ходили Владислав Шошин, Владимир Алексеев, Вадим Пархоменко, Владимир Сергеев, Феликс Нафтульев, Юрий Рябинин, Юрий Голубенский и другие студенты.
О чем писали? О недавней войне, о школьной и студенческой жизни, дружбе и любви, мечтах и повседневной жизни. Спустя годы Фоняков вспоминал о себе на заре жизни:
Далекий день. Мне двадцать лет.
На мне футболка с переливом.
Я съел автобусный билет,
Поскольку номер был счастливым.
Я – заяц, я – почти что вор
И все ж надеяться рискую,
Что не внедрится контролер
В такую тесноту людскую.
С попутчицею разделены
Мы лишь условно – тонкой тканью.
И сердца выстуки слышны,
И смешивается дыханье.
И я лечу. Куда? Туда,
Куда везут под солнцем лета
Автобусы и поезда
Лишь в юности. И без билета.
Фоняков был младше большинства студийцев, но в стихотворчестве и эрудиции превосходил многих. С ним, по моему мнению, мог посостязаться лишь Нафтульев, ранее занимавшийся в литературном кружке при Дворце пионеров и школьников, где преподавали поэт Глеб Семенов и литературовед Ефим Эткинд.
Каждый год студентов отделения журналистики направляли на летнюю газетную практику. Фоняков никогда не уклонялся от этой обязанности, ссылаясь на семейные обстоятельства или болезнь. Особенно понравилась ему практика в Новосибирске, в областной газете «Советская Сибирь». Он решил: получив диплом, поеду туда работать.
В 1957 году Фоняков женился на студентке филологического факультета Элле Язовицкой, и они поехали работать в Новосибирск. Пять лет Илья трудится литературным сотрудником в «Советской Сибири». Когда в городе возникла газета «Вечерний Новосибирск», Элла Фонякова возглавила в ней отдел культуры. А муж еще вел литературное объединение при газете «Молодая Сибирь».
С 1962 года по 1974 Фоняков работал специальным корреспондентом «Литературной газеты» по Сибири, которую изъездил вдоль и поперек. Были длительные командировки за границу. Его путевые очерки легли в основу сборников «Восточнее Востока. Полгода в Японии», «Зеленая ветка Вьетнама» и других художественно-документальных книг.
Мои контакты с Ильей Олеговичем возобновились после возвращения Фоняковых на берега Невы в 1974 году. В родном городе он продолжил работу спецкора «Литературки» по Северо-Западу и был им до 1997 года. Занимался также общественной деятельностью в Союзе писателей и Союзе библиофилов.
С Фоняковым я общался на писательских мероприятиях, у общих знакомых и два-три раза у себя дома. Он всегда говорил интересно и покорял слушающих убежденностью и эрудицией. Лицо поэта озарялось всё той же молодой, располагающей улыбкой.
Однажды Фоняков привез к нам на квартиру в Дачном жителя Братска, своего большого друга Виктора Соломоновича Сербского, человек необычной судьбы. Тот родился в лагере, а его родители были вскоре расстреляны как троцкисты. Воспитывался Витя в детском доме. В дальнейшем он нашел в себе силы получить высшее образование, стать инженером.
Влюбленный в книги, Сербский смолоду коллекционировал томики поэзии. С годами он стал обладателем самого полного собрания таких книг второй половины прошлого столетия. Фоняков познакомился с Сербским в Братске, но и, вернувшись в Ленинград, продолжал помогать собирателю уникальной библиотеки, посылал ему книги и при любой возможности, – в статьях и выступлениях – призывал поэтов отправлять свои книжки Сербскому. Так и мы узнали о его существовании.
Я и моя жена, поэт Наталья Нутрихина, прониклись уважением к Виктору Соломоновичу, помогли ему в сборе книг и переписывались до конца жизни этого замечательного человека. Сейчас поддерживаем связь с его дочерью Екатериной, заведующей в Братске библиотекой имени Сербского.
Благодаря Ильей Фонякову Наташа и я познакомились с крупным искусствоведом, педагогом и критиком Игорем Гавриловичем Мямлиным, заядлым библиофилом. В его квартире на Среднем проспекте Васильевского острова мы не раз видели Фонякова, приносившего хозяину книжные раритеты. Наташа и я в 2009 году часто бывали у Игоря Гавриловича.
Наташа не раз помогала Фонякову в издании его книг как технический редактор. С ее участием в 1999 году вышел в свет сборник стихов вышеупомянутого шведа Августина Маннергейма, – «Память боли» – в переводах Ильи Фонякова. В 2000 году издательство «Четверг» опубликовало сборничек стихов Хайделоре Клюге. Она живет на шведском острове Гогланд и пишет на английском и немецком языках. Книжка называется «Дорога моя – к тебе» Переводы с английского сделал Илья Фоняков, с немецкого – геолог и поэт Виктор Попов.
Признательные Фоняковы подарили нам эти и другие книги с трогательными автографами. Так, на титульном листе сборника своих стихов – «Своими словами» Илья Олегович написал: «Наташе и Анатолию Ивановичу на добрую память о наших встречах и благотворном сотрудничестве. Илья Фоняков. 11.11.99».
Чаще всего я встречался с Ильей Олеговичем на городском радио. Сотрудничество поэта с редакцией литературно-драматического вещания началось с середины семидесятых годов и продолжалось почти до конца его жизни. Он читал у микрофона свои стихи, консультировал начинающих авторов. Не один год выступал в роли автора и ведущего ежемесячной программы «У книжного прилавка».
Выступления Фонякова-критика покоряли слушателей взвешенностью и независимостью суждений. Он говорил, что, вопреки сложности времени и графоманскому буму, к читателям порой прорывается настоящая поэзия. Например, в передаче, прозвучавшей 22 января 1996 года, он приветствовал выход книжки одной из наиболее ярких поэтесс нашего города – Зои Эзрохи. Сборник ее стихов «Шестой этаж» был выпущен издательством «Водолей» в декабре 1995 года. Стихи – на редкость искренние, без ложного пафоса.
Участвовавший в передаче заслуженный артист России Борис Улитин прочел несколько стихотворений Зои Эзрохи. Фоняков подытожил: «Согласитесь, иные из этих стихов не затерялись бы в самых представительных антологиях отечественной поэзии… Дорогие радиослушатели, можете купить «Шестой этаж» в Доме книги на Невском проспекте, в отделе поэзии. Сделав это, вы станете обладателями сборника интересных стихов».
Далее он рассказал о тяжелом материальном положении Эзрохи и снова посоветовал приобрести ее новую книгу. В передаче шла речь и о другой новинке – книге поэта Семена Ботвинника «За бегом лет, за их лавиной», которая тогда тоже продавалась в Доме книги. Еще Фоняков говорил о новой книге американского писателя Аарона Крамера, любителя природы и классической музыки.
В августовском выпуске программы «У книжного прилавка» он представил книгу сибирского писателя Бориса Климычева «Мой старый Томск» – увлекательный автобиографический роман о Сибири. «Прочитав эту книгу, я сделал вывод, – сказал Илья Олегович, – не умерла провинция, творит, осмысляет, ищет…»
Завершающую часть передачи посвятил рубрике «Античный анекдот». Книжку с таким названием выпустило тогда издательство «Нева».
Илью Олеговича я встречал и в здании на набережной Карповки, 43, где размещается «Радио России» – Санкт-Петербург». Там, например, он не раз участвовал в программе «Перечитывая заново». Она звучала в рамках вечернего художественно-публицистического радиоканала «Ветер в окно». Фоняков был ее автором и участником. В связи с передачей я задал ему однажды несколько вопросов:
– Илья Олегович, почему так называется программа и каков ее замысел?
– Название «Перечитывая заново» придумали я и Татьяна Путренко, ведущая эту передачу. Что значит придумали? Просто вспомнили название старого театрального спектакля: речь там шла, помнится, о Ленине. Но привлекла-то нас просто сама идея что-то перечитать заново, увидеть свежим глазом. Ведь наша литература так богата! Обидно, когда на «интеллектуальных» тусовках все ее богатство сводится к нескольким именам. Каким наслаждением было напомнить радиослушателям озорную «Любку Фейгельман» Ярослава Смелякова – одно из лучших произведений любовной лирики в российской, да и мировой поэзии! Или «Читателя стиха» Ильи Сельвинского, или искрометные «Двадцать тапочек» Виктора Бокова.
– Интересно. Можно сказать, что вы с копьем наперевес выходите против сложившихся снобистских стереотипов!
– Примерно так, если образно говорить. Вот, например: имя Демьяна Бедного в иной утонченной компании лучше не произносить. А перечитайте-ка глазами сегодняшнего дня его «Печаль» или, тем более, «Тягу», и вы поймете, что все не так просто и однозначно, что «мужик вредный» многое в жизни видел и понимал так, как и подобает настоящему, большому поэту.
Или вот еще пример – Александр Блок: уж он ли не читан-перечитан! Известно, что творческий путь он практически завершил двумя крупными произведениями: «Двенадцать» и «Скифы». О «Двенадцати» – целая литература! «Скифов» вспоминают гораздо реже, их даже как бы побаиваются: очень уж странными кажутся иные откровения и пророчества, звучащие в этом стихотворении. Но, вслушайтесь, какими неожиданно актуальными становятся они для нас, современников чеченской войны и событий 11 сентября 2001 года!
– Вы посвящаете передачи литературным и историческим датам?
– Нет. Рубрика не «привязывается» к каким-либо датам литературного календаря. И все же, скажем, на пушкинские дни всегда хочется как-то откликнуться. Мне пришла однажды счастливая мысль: отметить эту дату не стихами самого Пушкина, а творениями его спутников и современников. В том числе забытых и полузабытых. Известно, например, что в Лицее на первых порах соперником юного Пушкина на поэтическом поприще был Алексей Илличевский. Мало кто готов ответить, что с ним стало потом. А ведь он продолжал писать стихи, и вовсе не плохие. И умер в один год с Пушкиным.
– А как вообще рождаются у вас темы передач?
– Обычно стою у своей книжной полки и размышляю: чему посвятить последующие выходы в эфир? Может быть, снять с полки книгу Надежды Павлович – полузабытой сейчас поэтессы, приятельницы Александра Блока? Или «открыть» петербуржцам и другим российским слушателям (ведь программа «Ветер в окно» повторяется для всей России) своего друга – замечательного сибирского поэта и барда Вильяма Озолина?
– Ваши детские годы, Илья Олегович, как говорится, опалены войной: так что тема войны для вас – глубоко личная. В январском выпуске рубрики «Перечитывая заново» вы рассказали радиослушателям о стихотворениях, созданных ленинградцами во время блокады, о поиске вами неизвестных авторов и выяснении обстоятельств написания тех или иных произведений. Как вы это делаете?
– Несколько лет я работал спецкором «Литературной газеты» и других изданий в Сибири и в Ленинграде, мне не привыкать вести журналистский поиск. Как-то получаю письмо из Нерчинского района Читинской области. Фронтовик, защитник Ленинграда Николай Ефимович Миронов попросил помочь ему найти поэму, которую он читал со сцены как участник художественной самодеятельности. Прошло столько лет, и Николай Ефимович не помнит ни автора поэмы, ни ее названия – только одну строфу, запечатлевшую эпизод из жизни осажденного Ленинграда…
– И, догадываюсь, вы нашли эту поэму... Как это произошло?
– Я прочел тогда эту строфу перед микрофоном и попросил радиослушателей откликнуться: может быть, кто-нибудь вспомнит, откуда она. Никто не отозвался. Я рылся в собственной памяти, в старых журналах, опрашивал старых писателей: никто не сказал ничего определенного. Было ясно, что автор, скорее всего, женщина. Но таких стихов нет ни у Ольги Берггольц, ни у Веры Инбер. Критик Александр Рубашкин назвал еще одно имя – Зинаида Шишова...
– Она – совсем забытая поэтесса...
– Почти забытая, но незаурядная, с особенной судьбой – участница гражданской войны. Я отыскал в своей библиотеке ее тоненькую книжку 1960 года – «Многолетье». Есть в этой книжке и фрагменты из поэмы «Блокада». Но нет интересовавших меня строк! Поэма вообще написана другим стихотворным размером – ямбом. А в таинственном отрывке, присланном из Забайкалья, – хорей...
И вдруг минувшим летом в домике на садовом участке, среди свезенных туда старых книг, натыкаюсь на толстый том «Русская советская поэзия» – первая послевоенная антология, изданная в 1948 году. Конечно, это достаточно официозная книга. Но кое-что можно найти и в таких антологиях!
– И в этом томе вы обнаружили фрагменты из поэмы «Блокада» Зинаиды Шишовой?
– Да, и самое главное – коротенькое, действительно написанное другим размером вступление.
– Итак, в роли литературного «следопыта», опираясь на свою писательскую эрудицию и опыт, вы смогли ответить на вопросы ветерана войны из Сибири...
– Конечно, я сразу отписал Николаю Ефимовичу. И послал ему ксерокопии поэмы.
Это интервью было опубликовано в газете «Телевидение. Радио» 8 февраля 2005 года. Обычное, казалось бы, интервью, а какое убедительное свидетельство огромной эрудиции поэта, глубокого знания литературы и уважительного отношения к читателю.
23 декабря 2011 года в Пушкинском Доме в актовом зале проходило отчетно-перевыборное собрание Союза писателей. Один из выступавших сообщил, что Илья Олегович Фоняков тяжело болен и лежит в больнице. А когда собрание подходило к концу, объявили, что пришло сообщение об его смерти.
28 декабря в Большом зале петербургского крематория состоялась многолюдная прощальная церемония. Похоронили Фонякова на Комаровском кладбище, на урновом участке. В следующем году рядом упокоился прах его жены Эллы Ефремовны, поэтессы и художника.
Исчезла удивительная супружеская пара. К этому все еще трудно привыкнуть…
Фото из архива автора