27 августа 2020 года ушла из жизни член Правления Союза журналистов СПб и ЛО, наставник и учитель многих петербургских журналистов Магда Иосифовна Алексеева. 30 августа родные и близкие, коллеги и ученики пришли на прощание... Было сказано много теплых, искренних слов, слов благодарности, слов любви. И у всех выступлений был один лейтмотив - мы не прощаемся, "пока мы помним - Магда жива, а помнить ее мы будем всегда".
"Новая газета"
Вячеслав Недошивин — специально для "Новой"
30.08.2020
Попытка вспомнить
Памяти Магды Алексеевой
Умерла Магда. Знающим хватит имени. Магда Иосифовна Алексеева, в газету которой я пришел мальчишкой полвека назад. Вчера ее похоронили в Петербурге. Но я знаю, куда мне приходить поминать ее в Москве — к дому № 25 на Ольховской, где она родилась, и на Моховую, на факультет МГУ, где училась писать заметки, где в 20 лет, в 1952-м, напечатала первые стихи в "МК", где снова встретилась и уже не расставалась с подругой детства по эвакуации, будущей легендой-газетчицей Инной Руденко. Да что говорить, она и сама легенда. А Москва у нее навсегда осталась "в составе крови".
"Кровь — великое дело!" — согласимся с классиком. В ее составе у Магды была кровь непокорного венгерского революционера, коминтерновца Йожи Грейнера, узника трех европейских тюрем, расстрелянного НКВД уже в четвертой, в нашей, отцовская кровь журналиста, чьим последним местом работы был "Гудок" — газета, где как раз и трудились тогда классики: Булгаков, Олеша, Багрицкий, Катаев. Вот корни "редактора Алексеевой", которая, пишут, "приходила в незаметные издания, и они становились лучшими". Так было со "Скороходовским рабочим", где она проработала 15 лет и превратила многотиражный листок, каких в стране было с десяток тысяч, в первую ежедневную четырехполосную газету предприятия, где мы учились говорить не то, что говорят, думать не так, как думают, интересоваться не тем, что интересует "общество", и беседовать — вообразите! — ассоциациями. Так было с "Ленинградским рабочим" — питерским еженедельником, откуда ее уволили с волчьим билетом за отвагу и непокорность, за "перегрев" духовной жизни в газете, казалось бы, "для работяг". Наконец, так было со "Спортивной неделей", куда ее "сослали" и которую она, переворошив и дав ей новое название "Спорт. Человек. Время", сделала самой читабельной в городе. Я уж не говорю про ее работу ответсекретарем в журнале "Аврора", откуда вылетела с треском, и опять же — за "неположенную публикацию", но связанную уже с самим Генеральным, с Брежневым.
"Почему меня все время выгоняли? — напишет в воспоминаниях. — Меня, так любившую работать?.." За кровь и выгоняли, Магда Иосифовна!
За "Мосты", которые наводила между людьми, — ведь так назвала в 20 лет те первые стихи в "МК". Может, потому, став уже секретарем правления Союза журналистов, лауреатом премии "Золотое перо" "За вклад в развитие журналистики", она вернулась и в последнюю газету — газету профи, которая так и называется "Петербургский Союз журналистов".
Вот говорят о ее потрясающем чувстве слова. Это так. Доказательство — ее повести и рассказы, которые публиковали и "Новый мир", и "Знамя". "Моченые яблоки" (1989), "Как жаль, что так поздно, Париж" (1999), "Попытка вспомнить" (2008) — вот ее книги, и — самая первая повесть в 1984-м, "Трещина". Про нее Даниил Гранин заметил (как можно было бы сказать и про всю ее прозу), что она "написана с азартом человека, которому не терпится поделиться своим открытием и болью". Но я бы отметил даже не ту "музыку над нами", которую она слышала, а идущее от самого предсердия "чувство локтя" нас, пишущих. Ведь учениками Магды стали известные писатели, поэты, руководители газет и ТВ, ученые-профессора и видные ныне публицисты.
Когда-то я публично признался Инне Руденко, что она и ее подруга Магда — это последний "девятый вал" защиты Человека в Человеке. Написал, что как в государствах бывает теневой кабинет министров, так и в журналистике есть невидимое глазу "правительство" — ядро лучших из нас. Оно — и защитное крыло, и высокое достоинство профессии, и честная оценка, перед которыми мнение всех цензурных комитетов, чинных редколлегий и наивысоких инстанций — ну просто ничто. И даже глубже: есть нечто в этом ядре, что навсегда определяет для тебя, молодого, с кем ты и против кого. Разве это не мост, переброшенный над ложью, трусостью, лицемерием и бездарностью, для тех, кто, по ее словам, "воспринимает мир не в кривом зеркале идиотской пропаганды"?
С ней можно было говорить глазами. Взлетавшими, все понимающими взглядами. Так аукаются лишь поэты, когда магма чувств подкатывает к сердцу; писатели, у которых многое передумано; редкие журналисты, те из них, которые видят "на три метра под землей". Она и была такой — редкой, ручной выделки Личностью. И только потом журналистом, писателем, поэтом. "Пожитым человеком", как говорила придуманным ей же словом. "Доверься жизни, — позвала, пообещала в итоговых воспоминаниях: — она всё и всех расставит по местам…"
Вот за эту науку жизни, за кровь, азарт и доверие мы и благодарны Вам, Магда!
Алексей Самойлов
Нить Магды
4 ноября 2011 года газета "Спорт уик-энд" напечатала мой материал в день 80-летия Магды Алексеевой, дочери героического венгерского революционера, политэмигранта Йожи Грайнера, совершившего побеги из трех тюрем – будапештской, берлинской, пражской, работавшего в Москве, в "Гудке", там же, в советской столице арестованного, расстрелянного в Воркутинском лагере Гулага, и переводчицы Эмилии Гекк, чьи эльзасские предки жили в России с восемнадцатого века. Мать арестовали в сорок четвертом, в киргизском городе Пржевальске, где она с двумя дочерьми - Магдой и старшей, Илоной, была в эвакуации. Из лагеря она вернулась еще при жизни Сталина. Дочь "врагов народа" Магда Грайнер после окончания отделения журналистики филфака МГУ в Ленинграде встретила Бориса Алексеева, философа по образованию, отчаянного велосипедиста и мотогонщика, с которым они и расписались в загсе на Васильевском острове 16 мая 1956 года и прожили душа в душу более шестидесяти лет. В прошлый четверг, 27 августа – после смерти мужа - ушла и Магда, с которой я работал и в журнале "Аврора", и в еженедельнике "Спорт. Человек. Время", и в газете для профессионалов "Петербургский Союз журналистов".
Как говорит Гамлет в конце первого акта шекспировской трагедии, переведенной Борисом Пастернаком:
"Порвалась дней связующая нить. Как мне обрывки их соединить!"
Теперь вот пишу посмертное слово под тем же названием "Нить Магды" о журналистке экстра-класса, самобытном прозаике и поэте, главном редакторе всех пишущих в нашем городе о спорте.
Почему я назвал свое слово о ней "Нить Магды"?
Нить Ариадны, дочери критского царя Миноса, позволила афинскому герою Тесею, победившему Минотавра, выбраться из лабиринта. Нить Магды помогает нам разобраться в хитросплетениях сложного мира, железного века, века-волкодава, как сказано Осипом Мандельштамом.
Помню, как Магда с ходу, что называется, поддержала мое предложение о разделе в спортивном еженедельнике – "Про читанное". И он появился, мы печатали эссе о Мандельштаме, Набокове, Александре Зайцеве, главе школы питерских античников. Не всем читателям это было по нутру, привыкшие к мешанине очков, голов, секунд, они были раздражены, читая мандельштамовские строки: "И Гамлет, мысливший пугливыми шагами", звонили в редакцию, их поддерживали и некоторые сотрудники "СЧВ". Но наш главный редактор прекрасно понимала, что через магический кристалл спорта, спортивной игры можно увидеть горизонты, какие ни через что другое не рассмотреть так ясно и очевидно, понятно и для широкого круга читателей.
В своей мемуарной книге "Попытке вспомнить" Магда Алексеева писала, что главными в жизни были не газеты, не проза и стихи, а люди, не только близкие, все люди. Магда любила людей, помогала чем только могла, поддерживала нас в трудные минуты, отстаивая свои убеждения, демократические взгляды, часто схлестывалась с высоким начальством, что приводило к очередному увольнению.
Да и в спортивную газету она попала, когда в Смольном ее турнули из "Авроры". И тогда же, в 1984 году в обкоме партии ей предложили быть редактором "Спортивной недели Ленинграда", она сказала давнему знакомцу, хозяину кабинета: "Да ты что? Я же ничего не понимаю в спорте!" - Услышала в ответ: "Какая разница? Зато в газете все понимаешь".
Еще бы – пятнадцать лет она отдала "Скороходовскому рабочему", еще немало лет "Ленинградскому рабочему", откуда ее уволили за непокорность.
Тем, кто работал с Магдой в спортивной газете (она руководила этой газетой одиннадцать лет), как, скажем, Сергею Лопатенку, Борису Ходоровскому, Кириллу Легкову, Константину Осипову, да и многим другим, несказанно повезло. Рядом с ней стыдно было опускать руки, бояться, писать неталантливо. Целое поколение молодых спортивных журналистов вышло в люди, держась за нить Магды.
Нас с Магдой Иосифовной Алексеевой роднило, помимо всего прочего, отношение к спорту. Из всех видов человеческой деятельности спорт для нас ближе всего к философии и искусству. Спорт – это жизнь, игра, любовь к человеку и свободе.
"Любовь и свобода -
Вот всё, что мне надо!
Любовь ценою смерти я
Добыть готов.
За вольность я пожертвую
Тобой любовь!"
- писал Шандор Петефи, погибший в середине девятнадцатого века за свободу Венгрии.