Воспоминания коллег и друзей Елены Сергеевны Шарковой, проработавшей в Союзе журналистов Санкт-Петербурга и Ленинградской области 45 лет.
21.09.2015
Наша Лена
О милых спутниках, которые наш свет
Своим сопутствием для нас животворили,
Не говори с тоской: их нет,
Но с благодарностию: были.
Эти мудрые строки В. А. Жуковского приходят на память, когда думаю о Елене Сергеевне Шарковой и невольно улыбаюсь – настолько она была поразительно душевным, тёплым, улыбчивым, добрым человеком. Её наполненное любовью сердце было открыто для всех, кто знал её по работе, по многолетней дружбе, по жизни. Нам, однокашникам Лены с почти шестидесятилетним стажем, никогда не приходило в голову величать её по отчеству, между собою привычно называли её по девичьей фамилии Ященко. Для нас она всегда была просто Лена. Настоящую, верную дружбу мы хранили на протяжении десятилетий, радостно встречались на днях рождения, на юбилеях, чаще всего в Доме журналиста, где Лена была общепризнанной хозяйкой. С годами встречались уже всё чаще на горьких поминках по навсегда ушедшим друзьям.
Наша Лена родом из незабываемой, теперь уже легендарной Третьей русской группы филологов ЛГУ выпуска 1961 года. Мы уже были второкурсниками, когда на занятиях появилась новенькая – Лена Ященко. До этого она с родителями жила в Узбекистане. Филологини в те годы славились своей красотой. Но и среди подруг Лена выделялась невероятно роскошной гривой золотых волос. Была она из вполне благополучной семьи. Большинство студентов жили довольно скудно, а такие, как я, лишь на одну тощую стипендию – недавняя война забрала наших родителей. Но мы были молоды, жизнерадостны, успевали учиться, веселились, устраивали вечера танцев, влюблялись, на каникулах работали на студенческих стройках, на Казахстанской целине, пели полюбившиеся песни,
Потому что мы народ горячий,
Потому что нам нельзя иначе,
Потому что нам нельзя без песен,
Потому что мир без песен тесен!
Иногда однокашники, дети состоятельных родителей, приглашали нас в гости. Однажды Лена Ященко в перерыве между лекциями подошла ко мне и сказала, что её родители будут рады, если я приду к ним на обед. Ну, разве я мог отказаться!
Сергей Диомидович и Антонина Михайловна встретили меня радушно, усадили за красиво сервированный стол, расспрашивали о моей жизни в общежитии, о друзьях, об учёбе. Наконец, хозяйка внесла вкусно пахнущее блюдо. На моей тарелке оказалась гора риса, мяса и ещё чего-то, о чём я не имел ни малейшего понятия. Со всей этой божественной вкуснотищей я без труда справился, вежливо, но с сожалением отказавшись от добавки.
В конце обеда Антонина Михайловна спросила: «Ну, как, Боря, тебе понравилось?» – «Отличная каша!» – от души похвалил я её кулинарное чудо. Эх, знал бы, как я обидел своей похвалой добрую женщину! Потом мне Лена объяснила, что вкушал я тогда вовсе не кашу, а самый настоящий узбекский плов. Назвать плов кашей мог только полный невежда.
В этот дом меня пригласили ещё лишь один раз – на свадьбу Лены с нашим сокурсником Олегом Шарковым. Вскоре у них родилась очаровательная дочка. Назвали её тоже Леной. Олег стал талантливым журналистом и литературным критиком. К сожалению, распространенная на Руси «сорокоградусная» болезнь коснулась и его, а со временем приняла необратимый характер. Спасти семью не удалось.
Наконец Лене снова улыбнулось семейное счастье. И вновь без улыбки не могу вспомнить об этом. На одной из наших коллективных встреч дома у старосты группы Саши Ходорова оказался «чужак» Володя Форш. Я его хорошо помнил по Университету. Друзьями мы не были, по социальной лестнице он стоял несравненно выше меня, его бабушка Ольга Форш принадлежала к когорте известнейших советских писателей. К моему изумлению, на нашей встрече Володя повел себя более чем странно. В какой-то момент он позволил себе обращаться к нашей Лене слишком уж запросто, даже, как мне показалось, фривольно. Я потихоньку предупредил его, но это не возымело действия. Тогда пришлось вызвать его из комнаты и по-мужски удалить с вечеринки нашей группы.
Прошло несколько дней, я по какому-то делу позвонил Лене домой. Ответил мне мужской до странности знакомый голос. Через мгновение в трубке возник тихий, виноватый голос Лены: «Борюсик, пожалуйста, не сердись, прости меня. Я должна была давно сказать тебе о том, что у нас с Володей Форшем всё серьезно, а ты не знал, вот и вступился за меня. Если можешь, приезжай к нам на Боровую, мы пытаемся обустроить квартиру».
Конечно же, с Володей мы простили друг друга, по-дружески обнялись. После чайной церемонии я засучил рукава, и мы с Форшем принялись передвигать тяжеленный шкаф. При этом Володя, двигаясь спиной к стене, вопрошал: «Бабушка по центру?» Лена хохотала и успокаивала его: «По центру, по центру твоя бабушка!» Речь шла об изображении знаменитой писательницы. До самой кончины Лены эта фраза была у нас с ней вроде пароля. «Здравствуй, Леночка! Бабушка по центру?» – неизменно вопрошал я по телефону. – «По центру, Борюсик, по центру!» – смеялась она.
На скромной свадьбе Лены и Володи свидетелями были директор Дома журналиста Петр Иванович Рачинский и я. Лена наконец-то обрела семейное счастье, жизнь приобрела для неё новый смысл. Увы, счастье оказалось недолгим. Володя трагически погиб совсем недалеко от Дома журналиста под колёсами автомобиля. От острой душевной боли, от отчаяния Лену спасала работа – ежедневная, самоотверженная, на износ. По-моему, никогда она не бывала в отпуске, её всегда можно было застать на работе. По-прежнему у неё для каждого находилось приветливое слово, улыбка, нуждающимся журналистам охотно оказывала конкретную помощь. Никто не догадывался, как неимоверно тяжело переживала она смерть любимого человека…
Каждый раз, проезжая по Большому проспекту Васильевского острова мимо с юности знакомого дома сталинской постройки, ищу глазами окна квартиры, в которой родители Лены потчевали меня настоящим пловом. Там сейчас живет внучка Лены. А зовут её опять-таки Леной. Лена Третья! Пусть в этом жилище навсегда поселится счастье.
С каждым годом становится всё уже наш круг друзей-однокашников, которые в немыслимо далёком 1957 году приняли в свою студенческую семью девочку с роскошной золотой гривой волос. Она любила нас. Мы помним нашу Лену. И с благодарностию улыбаемся ей за то, что она была в нашей жизни.
Борис Друян
О Лене
Как давно это было: к нам в университетскую филологическую группу пришла рыжеволосая красавица Лена Ященко. Рядом с ней мы казались простенькими и невыразительными. Я почему-то решила, что ее яркость идет от Средней Азии, от Ташкента, где она жила до приезда в Ленинград.
Лена сразу вызвала расположение к себе всей группы. Юноши были у ее ног, девушек она притягивала своей мягкостью, доброжелательностью и тем, что рядом с ней возникали симпатии, привязанности, любовь, чего так ищет юность.
С появлением «ташкентки» у нашей группы началась фотоистория. Кроме нее, ни у кого из нас не было фотоаппарата, Леночка же не расставалась с ним. Вот мы у входа на факультет, на Стрелке, на набережной (группами и поодиночке), вот дурачимся на какой-то стройке, заливаемся смехом на лужайке Царскосельского парка, строим рожицы Сократу в Камероновой галерее... Какую чудную черно-белую историю создала Лена! Как интересно и теперь уже грустно перебирать непритязательные фотографии и с трудом узнавать самих себя.
Пролетели счастливые студенческие дни, но с Леной мы ежегодно встречались на нашем «национальном празднике» – дне рождения Саши Ходорова, нашего старосты. Ленуля и сама была дружелюбной и благожелательной хозяйкой, когда приглашала в свой дом студенческих друзей. Мы делились и радостями, и горестями, всё знали друг о друге. Ленины беды и болезни прошли на наших глазах, но она никого не обременяла ими, справлялась сама. Даже с особенно тяжелым для нее горем – гибелью Володи Форша, ее второго мужа.
Когда стало всем нам трудно принимать друзей дома, Лена нашла возможность нашему студенческому братству видеться в Доме журналиста, где она была все той же гостеприимной и улыбчивой хозяйкой.
Если мне доводилось проходить по Невскому мимо места ее работы, я всегда старалась повидаться с Леной, получить заряд приязни. Она тот человек, который «равно – в декабре и в марте – встречает солнечным лицом».
Ленуля всегда старалась помочь, посодействовать, если это было в ее силах. Для меня она стала своеобразной крестной: «сосватала» меня в издательство «Композитор», в котором я пребываю уже 44 года. Она проложила мне дорогу.
Спасибо судьбе, которая свела всех нас с Леночкой. До конца со мной будут теплые и нежные воспоминания о ней. Хочется думать, что и за гранью жизни ее душа чувствует, как я ее люблю и как ей благодарна.
Ирина Плестакова
Алёна
Алёна, Алёночка – может быть, только я так её так называла. Потому что, как и все наши, была убеждена, что мы в её жизни занимаем главное место. Ну, да, семья, дочка, но потом-то уж, конечно, мы, её родная студенческая группа.
Оглядываясь на пролетевшие годы, нет, десятки лет, твёрдо говорю: самым уникальным качеством Лены – была невероятная эмпатия. В юности мы не знали этого слова, но сердечное понимание, способность точно воспринимать внутренний мир другого человека – это было у Лены всегда. А какие письма она умела писать, когда мы расставались на летних каникулах! Наверное, писала не мне одной, но я была уверена, что такие слова доставались только мне.
Не люблю я теперь слово «скрепа». Но Лена была именно нашей скрепой, тем, кто скрепляет, сплачивает. Мы были самой дружной группой на курсе. И остались такими до сегодняшнего дня, хотя ряды наши поредели немилосердно. Теряли друзей и ещё крепче держались друг за друга. Вместе отмечали дни рождения, дни памяти ушедших.
А ещё был у нас традиционный сбор 6 января, в сочельник, в день рождения нашего бессменного старосты Саши Ходорова, даже когда ушел от нас этот талантливый, яркий человек. Встречались, конечно, в Домжуре на Невском: ведь там же была Лена! Ждали этого дня, готовились, пекли пирожки. Вечерами, когда закрывалась библиотека, пробирались в читальный зал, разговаривали обо всём, что нас волновало, выпивали по рюмочке, пели любимые со студенческих времен песни. Алёне особенно нравились «Фонарики» на стихи Горбовского, которые мы иногда, правда, переиначивали:
…когда качаются фонарики ночные,
и черный кот бежит по улицам, как черт,
я из пивной иду, я никого не жду,
я навсегда побил свой жизненный рекорд…
Потом, когда библиотеки не стало, теснились в её кабинетике, где чудом помещались все, кто остался. И по-прежнему чувствовали себя семьёй. Пропустили этот день только в нынешнем январе, когда Лена уже тяжело болела.
Она как-то легко ввела в наш круг и свою собственную семью. Маленькая (средняя) Ленка знала всех нас и наш «певческий репертуар» с детства, Олег Шарков и позже Володя Форш были участниками многих наших вечеринок и даже авантюр – да, да, и такое бывало. Но мы знали, с каким мудрым и великодушным терпением хранила Лена свой семейный очаг, поддерживала в нём огонь, даже когда не оставалось ни сил, ни надежды. И это был серьёзный урок не только, думаю, для меня. И пример для дочери, построившей свою прекрасную семью.
И ещё один урок, который давала нам Алёна. Она смолоду была не очень здоровым человеком: глаза – частые изнурительные операции; сердце – несколько инфарктов; тяжёлая наследственная болезнь ног. Но никогда она не ныла и не жаловалась нам. Даже в последний год. Когда не было сил даже разговаривать по телефону – просто «уходила в раковину». Зато когда боль отпускала, она поражала своим оптимизмом, смеялась и радовалась шуткам и анекдотам, рассказам о том, как прошёл отпуск, что было самым интересным…
… Мне кажется, я до сих пор не осознаю тяжести потери. Забываясь, думаю: надо позвонить Алёне… Она не исчезла для меня. Для нас, её родной студенческой группы.
И она будет с нами, пока мы живы.
Галина Нечаева
Незаменимые есть!
Ее, помнится, очень обижало, когда кто-нибудь говорил: «А что мне дал Союз?»
Сейчас, когда ее нет, хотелось бы на этот сакраментальный вопрос ответить так: он дал вам и всем нам Лену Шаркову, человека четыре с лишним десятилетия хранившим огонь в очаге, носящем имя Союз журналистов. Вдумайтесь в это слово – Союз. «Прекрасен наш союз!», – восклицал Пушкин, имея в виду, лицейское братство. Вот именно братством, объединяющим людей одной крови, одного профессионального «замеса» и призван быть Союз. Он таким и был, и (и, надеюсь, останется таким) домом, куда можно прийти со своей удачей и неудачей, где тебя поймут, выпьют с тобой чая (или водки), где тебя попытаются защитить от житейских бурь.
Разве не так? Разве не была Елена Шаркова нашей общей сестрой, матерью, подругой (кому как положено по возрасту)? Разве не встречала она всех с улыбкой со словами доброты и понимания?
Не добренькой была, а доброй – это разные понятия. Добренькие бывают равнодушными, добрые – никогда. Она, случалось, и гневалась, и сердилась, и ревновала (иногда несправедливо), но никогда не была равнодушной к человеку ли, к событию ли. А событий произошло ох, как много за эти сорок пять лет! Сменился век, сменилась страна, власть, журналистика, весь уклад жизни. Эпоха перемен! Быть современником перемен, разбираться в них, что-то принимать, что-то отвергать – все это она замечательно умела, а ведь это трудное дело, не каждому по плечу. Ей оказалось по плечу, хоть не была она ни мыслителем, ни публицистом. Но была по-настоящему современным человеком – живым и страстным. И яростным в своем неприятии ложной морали и общественной лжи. Могу лишь вообразить себе, как бы она негодовала по поводу отвратительного шоу «сжигания еды» в стране, где живет столько страждущих, столько бедных!
Сейчас в поминальном угаре многие восклицают: «Лена всех нас любила».
Вовсе нет. Она любила далеко не всех. Но как человек воспитанный и вполне сознающий свою гражданскую миссию, умела быть терпимой. Это совсем немало. Этому следует учиться тем, кто пришел на ее место. Строго говоря: заменить Шаркову нельзя. Хорошо, что это понимают работники Союза. Но этого, как мы знаем, совершенно не понимал наш «вождь и учитель» и по совместительству государственный преступник Сталин, провозгласивший когда-то, что незаменимых людей нет. Есть, есть! И это давно доказала наша общая жизнь.
Пусть в нашей памяти место Елены Сергеевны останется вакантным. Но можно, усвоив ее уроки, улыбаться навстречу людям, стараться поддержать их, понимая, что именно живое общение с людьми и есть наряду со всей оргработой – семинарами, сайтами, круглыми столами, «Золотыми перьями» – главное звено в работе Союза. Место встречи, место профессионального общения – вот что такое Союз. Так было и так, уверена, оно и будет. Давайте хранить наши традиции. И это станет лучшим памятником человеку, так много сил души отдавшего содружеству петербургских журналистов.
Магда Алексеева
Аркадий Соснов.
Стихи, написанные к 75-летию
Елены Сергеевны Шарковой
Жизнь суетна и бестолкова,
У каждого свой вес и груз.
Но между нами есть Шаркова,
А где Шаркова, там Союз.
Схлестнемся за свободу слова
Отважен каждый, кто не трус.
Напоминает нам Шаркова,
Что мы не стадо, а Союз.
К нему прибита как подкова
(Сравнения не побоюсь),
Трудись на счастье всем, Шаркова,
Тобой прекрасен наш Союз!