Театр. Музей. Дорога.
Эти три слова хорошо отражают жизненный путь гостя проекта «Культурная столица», народного артиста РФ Николая Бурова, чей великолепный голос звучал 26 апреля со сцены концертного зала Дома журналиста.
Раз Буров – то медведь
– Я родился в Ленинграде. Так получилось, что моему отцу разрешили вернуться в город только в 1951 году, и нам дали квартиру в железнодорожном доме на улице Полярников. Рядом была удивительная улица. В нашем городе есть две такие улицы. Одну спроектировал гениальный Карл Росси – улица Зодчего Росси, где я живу сейчас. Вторая абсолютно уникальная улица, строительство которой закончили накануне войны в 1940 году, называется Ивановской. Там располагаются дома-близнецы, с разной длиной, с разной высотой, там удовлетворяется один из основных законов архитектуры. Говорят, архитектура воспитывает. Хорошо помню, как отец говорил: «Смотри на этот город, кушай его, кушай». Это слово «кушай» он никогда не употреблял в отношении стола, но часто – в отношении музыки, литературы и архитектуры.
Жизнь начинается в некотором пункте А, про который мы знаем все: мы знаем дату, мы знаем место, где это произошло. А дальше пошла дорога. Дорога в пункт Б. Про пункт Б мы не знаем ничего, про это будут знать те, кто нас проводит. Я надеюсь, что моя дорога между пунктом А и пунктом Б еще не закончена.
Мы пошли в школу в 1960 году, когда впервые была напечатана книжка про Винни Пуха. И это была первая книжка, которую мне подарила мама. Папа параллельно подарил мне двухтомник Цицерона. С одной стороны, я уже читал, я рано пристрастился к этому делу. С другой стороны, Цицерон ... Но, тем не менее, я пытался вцепиться в него зубами, погрызть, и, может быть, оттуда что-то такое тоже досталось, что позволяет конструировать тексты, речь, не готовясь к этому заранее и легко уходя от бумажных записей.
К школе готовились долго. Нужно было подогнать школьную форму. Те, кто старше, помнят: серая шерстяная форма, у младшеклассников воротничок плашмя, у старшеклассников стоечкой, все в фуражках с буквой Ш на тулье. И вот 1 сентября 1960 года, линейка. И меня почему-то (может быть, воротничок у меня был самый белый) выбрали сказать спасибо. Просто вытолкнули вперед: «Скажи спасибо». Я посмотрел на стоящее каре школьников и упал в обморок. Это была естественная реакция застенчивого 7-летнего человека на присутствие громадного числа незнакомых людей. Я же не ходил в детский сад, где обычно происходит первый шаг социализации. У моей мамы было 4 сына, и она была то, что сейчас называют домохозяйкой. Всю жизнь посвятила нам. Поэтому я не знал, что такое детский сад. И поначалу в школе было очень страшно.
Но именно в школе в 1 классе случилось то, что, может быть, как-то повлияло и совершенно необъяснимо и независимо от моей воли привело к моей первой профессии, которой я уже потом отдал десятилетия. Мы на Новый год делали классом для актового зала школы инсценировку сказки «Теремок». Мне досталась роль медведя, очевидно, в соответствии с фамилией, раз Буров – то медведь. И тогда я понял всю прелесть верхнего положения в иерархии. Я забирался на теремок по замаскированной лесенке сзади, и этот картонный теремок после моего падения в кучу уже присутствующих там зверей разваливался. И девочка, которая играла мышку-норушку, так волновалась, что обкакалась. И вот тогда я точно понял, что лучше приходить в теремок последним.
Национальность – ТЮТовец
- В театр я впервые попал более 60 лет назад. Мне было года четыре, когда мы пошли в знаменитый театр марионеток. Сейчас он носит имя Деммини, а тогда Деммини был жив. И вход в него был другой, с Садовой улицы по лестнице. Это был спектакль «Гулливер», я помню до сих пор очень ярко все, включая запахи. Этот театр очень сильно пах нафталином. Бесконечное количество кукольных нарядов делалось из приличной ткани, обычно шерстяной, и их надо было беречь и нафталинить. И помню мурашки, которые впервые пробежали по спине… Потом каждый раз, когда я входил в зрительный зал и начинали тихонечко, медленно убирать свет, возникали эти мурашки. В каждом театральном зале, наверное, живут свои мурашки. В академическом театре покрупнее, в кукольном помельче. Но я эти мурашки помню и иногда до сих пор что-то похожее испытываю, хотя кожа стала значительно толще.
В 5 лет было второе счастье – ТЮЗ. Он располагался тогда еще на Моховой, в том здании, где сейчас учебный театр Театрального института. Сам Брянцев там сделал театр из классической учебной аудитории. Новый ТЮЗ открыли позже, когда я учился в школе. Это до сих пор один из самых свежих театров по постройке в нашем городе и первый мой театр после института. В театральный же институт я пошел благодаря ТЮТу, в который попал совершенно случайно.
Однажды мой одноклассник, а учились мы тогда в 5 классе, сказал: «Коля, давай съездим во Дворец пионеров имени А.А. Жданова, там идет набор в Театр Юношеского Творчества». Я сказал: «Рома, зачем? Какой театр? Какой набор? Был бы у них клуб космонавтов, туда бы пошел». Это же 60-е, все мечтали стать космонавтами. Но он меня уговорил, и мы поехали. Я поступил, а он нет. В итоге он доктор математических наук, а я вот всю жизнь мучаюсь.
ТЮТ – это было великое творение театрального педагога Матвея Григорьевич Дубровина. ТЮТ – это попытка создать не просто драмкружок, хорошо организованный, со светом, звуком, профессиональным гримом и костюмами. Это было не главное. Дубровин во Дворце пионеров устроил некую такую идеологическую пятую колонну, как могли бы сказать тогда. К счастью, никому в голову не пришло. Он придумал детское самоуправление в рамках театра. С одной стороны, мы приходили туда в красных галстуках, с другой – нас все время чуть-чуть подталкивали. Ничего не вешая сознательно на шею и не вбивая в голову, но подталкивали к такому самоуправлению, когда дети живут в своей республике, подчиняясь своим законам – творческим и человеческим.
Если просто называть имена ТЮТовцев, то получится очень внушительный список. Из ближних соседей – Додин, Фильштинский Вениамин, Фильштинский Глеб и так далее. И лишь крохотная часть ТЮТовцев ушла в театр, многие стали заниматься совершенно другими, не театральными делами, но я уверен, что каждый из них тонкий, изощренный и серьезный, подготовленный театральный зритель.
Матвей Григорьевич ушел из жизни давно, лет 45 назад, но до сих пор этот удивительный организм живет и множит ряды ТЮТовцев. Мы рассеялись по всей земле. ТЮТовец – это уже такое имя нарицательное, скорее, из разряда национальности. Национальность – ТЮТовец.
Вожак и кошка
- ТЮТ подтолкнул, и я пошел поступать в театральный. Отец был очень недоволен, но он никогда не командовал, пытался повлиять мягкой силой – не получилось. Я предпочел Моховую любым другим Университетским набережным. Но где-то подспудно я, наверное, сильно сомневался и сам себе придумывал подножки. Поспорил с кем-то из одноклассников, что буду поступать с бритой головой. И побрился налысо. В то время это вызывало определенную настороженность. Обритая голова – признак человека, который вышел из заключения или недавно 15 суток отсидел. Но я так пошел поступать. Поступил, и на студенческом билете долго носил фотографию лысого себя с вытаращенными глазами.
В Театральном я оказался в удивительной компании. Мне очень повезло попасть в последний набор Татьяны Григорьевны Сойниковой – прямой ученицы Станиславского. И вокруг нее образовался замечательный круг педагогов. Мою речь оттачивала Ксения Владимировна Куракина – последний выпуск Смольного института, прошедший уже в эвакуации и принятый генералом Красновым. Она учила не столько даже технике речи, сколько смыслу речи и возможностям донесения своей мысли до адресата в полном соответствии с задумкой. Удивительная женщина. В те времена практически никто не ездил за границу. Ездили дипломаты, ездил балет, иногда ездил цирк, почти никогда не ездила драма. Ездила Ксения Владимировна Куракина. К сестрам в Париж. И она безумно вкусно пахла. У нее всегда был настоящий французский парфюм… Сейчас это привычно, а тогда… Она проходит мимо на занятии, и по аудитории плывет волна этого будоражащего запаха. Сценическое фехтование нам преподавал профессор Иван Эдмундович Кох, который даже писал наставления о рукопашном бое для РККА. Ритмикой занимался бывший белый офицер, которому повезло сохраниться в лихолетья разные… К сожалению, они все уходили у нас на глазах. Татьяна Григорьевна Сойникова не успела нас доучить до конца. Умерла 2 сентября 1973 года, когда нам оставался еще один учебный год.
Сразу после окончания института меня увидел Зиновий Яковлевич Корогодский, взял за руку и сказал: «Сегодня же ко мне». И так я пришел ТЮЗ. В удачный момент, потому что именно в это время из ТЮЗа ушел Юра Тараторкин. И все, что было у Тараторкина, за исключением Гамлета, досталось мне.
Если вспоминать ТЮЗ, то, наверное, больше всего запомнилась болезненная ломка, когда меня заставили сыграть Бориса Годунова. Мне было 23 года, меня через колено поломали для этой роли. Это было такое творческое изнасилование. В 23 года человек просто не готов к тому, чтобы размышлять пушкинскими категориями о государстве, личности, семье.
За 4 коротких года пребывания в ТЮЗе я сыграл в 15 спектаклях. «Бемби» – это было что-то особенное, с особенным пластическим решением. И обязательными проколами. Представьте, на сцене самый напряженный момент, выходит вожак (вожака играл я), в зале все замерли… И тут на кружало (на старой сцене был такой подъемчик, который мы звали кружало) выходит беременная кошка, которая спокойно, неторопливо следует из своего пункта А в пункт Б, волоча тяжелейшее брюхо по доске… Зал взрывается. У Корогодского была истерика. Он велел выловить всех кошек в ТЮЗе. Наши старенькие бутафорши тут же эвакуировали кошек в Штаб военного округа на Пионерской площади и потом бегали туда и носили им еду из буфета, подозревая, что солдаты едят кошачью еду, и кошечки останутся голодными.
Никогда, никакому гениальному артисту не переиграть ребенка и животное. Не переиграть.
Смешно живу
- В Александринский театр я ушел потому, что мне безумно хотелось успеть побыть возле старших. В то время еще на сцену выходили Борисов, Колосов, Соколов, да и сам Горбачев. Туда только что перешел Лебедев, Дмитриев. Это была компания стариков, с которыми обязательно нужно было успеть чуть-чуть потереться. Потому что в нашей профессии очень многое передается на уровне запахов, невысказанных слов, даже рукопожатий иногда бывает. И я ушел, чтобы успеть побыть с ними. Потом только и делал, что носил в черном костюме из спектакля «Элегия» гроб за гробом: они уходили очень стремительно и как-то сразу. Но уходить из Александринки я уже не хотел. Лучшего театрального зала я не знаю. Мне приходилось выходить на сцену и Большого театра, и Кировского театра. Но лучше, чем в Александринке, сцены нет, именно с точки зрения стоящего на сцене. Ведь до сих пор никто не понял, каким образом Росси взял и устроил эту конструкцию над зрительным залом. Там кованая чугунная (а чугун не куется) конструкция, которая до сих пор в рабочем состоянии, и ее не надо менять, к счастью.
Исаакиевский собор – это еще один отрезок жизни. Это идеально сконструированный, идеально работающий музей. Единственный музей России, который обходился на протяжении многих лет без каких-либо дотаций, зарабатывая абсолютно на все и еще сам выплачивая налоги в бюджет. Я еще с 70-х годов дружил с моим предшественником, который ушел из жизни совершенно неожиданно. И когда ко мне пришли Иван Петрович Саутов и Владимир Моисеевич Грусман и сказали, что я обязан взяться за Исаакий… Я подумал и взялся. Это удивительное место. Это не только Исаакий. Это комплекс из 4 великолепных, лучших не только в Петербурге, но и в России зданий: Смольный, Сампсониевский, Спас на Крови и Исаакий.
Я уволился из Исаакия 31 мая. В свободном прекрасном самочувствии провел ночь, а в 10 утра мне позвонили и попросили перейти площадь. Я перешел площадь, и мне предложили взять новый, готовящийся к открытию музей. Причем со мной говорил прям чекист какой-то: «Вы же родились в железнодорожном доме. Ваш папа курировал все пути сообщения северо- запада СССР».
Я действительно вспомнил все эти паровозные гудки из моего детства. У меня даже первая медкарта из железнодорожной поликлиники. И меня поманило. Был связан с музеем РЖД 5 месяцев – это такой часовой рабочий день без выходных. Я не боюсь работы, это нестрашно. Страшно, что очень длинно принимаются решения. Мы изначально договорились, что приду поработаю, и дальше будем решать. Я сделал запуск музея и решил уйти. Но музей грандиознейший. 5,5 гектаров рядом с Балтийским вокзалом. Запустили мы его блестяще 30 октября, и весь ноябрь музей был на тестировании. За один ноябрь, пока мы тестировали, мы выполнили 2 годовых плана, которые нам спустили.
Я еще хотел его озвучить. Этот музей должен быть наполненным и звуками, и запахами. Нужна какофония железной дороги, нужны запахи, которые так волнуют, когда выходишь на перрон. Там есть замечательный вагон «Красной стрелы», выпущенный в 1960-м. Может, кто-то из нас именно в нем ездил в Москву. Там мне хотелось сделать голографические тени. Например, в одном окне вдруг видишь – Копелян, который поехал на съемки или озвучку «17 мгновений весны». Возможно, что-то из этого еще будет реализовано.
Музей, действительно, восхитительный. И люди, которые там работают, удивительные, пропускающие все через сердце. Если вы еще не добрались, советую, посетите, равнодушными не уйдете. Это музей для всех, от совсем крох до старших, которым есть что вспомнить.
Если говорить о планах… Я уже подписался с Филармонией, что мы опять сделаем проект «Иван Грозный». Будет два концерта с Темиркановым в Японии. Вообще, очень смешно живу. Я – первый заместитель Председателя союза театральных деятелей, член Совета союза музеев, член Морского собрания, член Английского клуба, член федерации космонавтики…
В этом году опять буду озвучивать трансляцию на Пискаревском кладбище. Несколько лет этого не делал, но в этом году губернатор сказал: «Надо вернуть Бурова на кладбище!» Я сопротивляться не стал. Так что буду вести эту трансляцию в День победы. И мы уже начали готовиться к 75-летию полного освобождения Ленинграда от вражеской блокады 27 января будущего года. Наверное, будем чуть-чуть менять размер мероприятия, наполнять новым стихотворным материалом. Потому что из года в год одно и то же. Уже не первый месяц думаем, как изменить, чтобы, с одной стороны, быть искренним и точным, с другой – предложить что-то новое.
Желаю всем лета, наконец, теплого, солнечного и сухого. И чтобы вас все радовало в нашем прекрасном, удивительном, восхитительном городе.
ПЕРЕЙТИ К ФОТОАЛЬБОМУ
О следующей встрече проекта «Культурная столица» мы сообщим на нашем сайте, ВКонтакте и Фейсбуке, Телеграм-канале. Следите за нашими анонсами.
«Культурная столица» – это цикл вечеров в Доме журналиста на Невском, 70, объединяющий общим названием встречи с наиболее яркими, известными, творческими, по-настоящему интересными людьми Санкт-Петербурга и России. В афише цикла – имена ученых, актеров, педагогов, режиссеров, общественных деятелей. Проект «Культурная столица» представляет зрителям современную интеллектуальную элиту, даст возможность задать вопросы лидерам мнений, задуматься об актуальном и важном, наполнить жизнь историческими, культурными и социальными смыслами. Ведет встречи председатель Союза журналистов СПб и ЛО, директор Дома журналиста Людмила Фомичева. Проект реализуется при поддержке Северо-Западного банка Сбербанка России.
Прочитать о предыдущих встречах проекта "Культурная столица"