Народный художник России, член Союза журналистов Владимир Александрович Ветрогонский родился на хуторе вблизи деревни Пухтаево Вологодской области в 1923 году.
В 1939 году Ветрогонский поступил в художественную школу при Академии художеств Ленинграде. Вместе со школой был эвакуирован в Самарканд, по окончании школы призван в Красную армию. Прошел путь от Волхова до Эльбы. Награжден боевыми орденами и медалями.
В 1946 – 1951 годах учился в Институте живописи, скульптуры и архитектуры имени И. Е. Репина (мастерская профессора А.Ф. Пахомова, факультет графики). Поступил в аспирантуру, начал преподавать.
В 1952 году принят в Союз художников СССР, в 1969 – в Союз журналистов СССР.
С 1973 года – декан факультета графики в Институте живописи, скульптуры и архитектуры им. И. Е. Репина, профессор, руководитель творческой мастерской. Член-корреспондент Академии Художеств СССР, действительный член Академии Художеств СССР (1988).
Народный художник России.
Блестящий рассказчик. Его воспоминания о Матвее Фролове вошли в изданную Санкт-Петербургским Cоюзом журналистов книгу «Вольный сын эфира».
К родному порогу - так называлась одна из графических серий Владимира Александровича Ветрогонского, в которой отразилась и сила его душевного притяжения, и суть его раздумий, и закономерности его жизненной судьбы. В этих работах видны особенности его человеческого и творческого пути. А начинался этот путь в добром, удивительно теплом питерском доме на улице Литераторов, подле Карповки, где жила его семья, где он учился в средней художественной школе при Всероссийской Академии художеств. Отсюда ушли на фронт его отец, мать, два брата, а вслед за ними и Владимир, прошедший от Волховского и Ленинградского фронтов до Германии.
Отец и старший брат с войны не вернулись, а память о тех днях горько и проникновенно звучит в работах Владимира Александровича. Это листы «Здесь стояли насмерть», «Весной на Ивановских порогах» с выразительным символом – ветвью вербы, будто осеняющей трагические и героических эти места, и темнеющим силуэтом монумента «Памяти защитников Ленинграда». В сущности, вся серия «По фронтовым дорогам» начиналась с маленьких рисунков, на которых – лица солдат, переправы, руины городов, нестираемые следы войны в памяти…
Так что о мирной жизни можно было бы сказать словами известной песни: «Дорога к ней вела через войну». Большинство образов Ветрогонского возникло в пути: Донбасс, Сибирь, Североморск, Череповец, потом – Пушкиногорье, Вологодчина, Беломорье, многие зарубежные страны – от Польши, Германии, Болгарии, Италии, Франции до Китая, Кубы, Бенгалии. В его творчестве, при всем «земном притяжении», из жизненных реальностей рождались образы по-своему символичные. Великий итальянец, художник-гуманист Ренато Гуттузо сказал как-то о его линогравюре конца 50-х «У стрелки»:
«…Впервые встречаю произведение, автор которого поставил огонь к ногам Мадонны». А Мадонной оказалась девушка-стрелочница.
А как одухотворены своеобразные его графические новеллы – энергичные и лирические одновременно – о линиях электропередач, ажурных мачтах, сросшихся с небом. Индустриальный пейзаж у него не подавляет, он поэтичен. Человек у Ветрогонского органичен в среде своего обитания и труда – будь то шахтеры, моряки, литейщики, крановщики, мотористы, инспекторы ГАИ.
«У художника есть в России места, которые находятся на его пути в мир познания правды, добра и красоты, без которых нет его творческой биографии, места, с которыми связывается понятие Родины», – говорил Владимир Ветрогонский. А такими местами для него, пожалуй, была вся страна. И не только она. Верный доброй отечественной традиции, он чутко воспринимал образы различных стран. И это не скользящий взор туриста, но взгляд журналиста. Сколь бы ни были мгновенны его рисунки, наброски – в них взято самое существенное, главное, в них – свое открытие вовсе не чужой для него страны. В этом смысле показательны не только его замечательная серия рисунков о Болгарии, но и книга о ней.
Владимир Александрович естественно и органично входил в любую среду – рабочую, студенческую, писательскую, разумеется, в свою художническую. Из многих наших с ним поездок особенно запомнилась поездка в Череповец, в Кирилло-Белозерск. Люди его встречали с любовью, уважительностью, доверием, которые выпадают на долю лишь самых близких. Он ездил с учениками в места своих сердечных привязанностей: на заводы, к речникам, к памятным местам русской поэзии – в Пушкиногорье, где «звучнее голос лирный, живее творческие сны», в Вытегорье, к местам Николая Клюева. Этот край был ему особенно близок.
«Северо-Запад – родина моего отца, край моего детства, край постоянных творческих исканий. Я люблю его природу, его людей. Эта любовь и рождает стремление и чувства свои передавать другим… И если это чувство коснется души, станет достоянием других, то я буду счастлив…». Богатое наследство своего человеческого, педагогического, творческого таланта он действительно делал достоянием других, совершенно разных, порою непохожих на него художников. Это относилось ко многим его выпускникам, среди которых известные уже мастера. Это относилось к одному из его сыновей – Андрею, самобытному графику и живописцу.
Хорошо было приходить в дом художника на Петроградской стороне, рядом с которым была и его мастерская. В доме царствовала муза и добрый друг Володи, друг его друзей – Людмила Ивановна, жена художника, первый его зритель и критик, знающий и доброжелательный. Так что совершенство образа и слова (когда речь идет о литературных его работах) – это и заслуга Люси.