Тернистый путь питерской фотографии

Когда меня спрашивают о питерской школе фотографии, я всегда отвечаю – про школу говорить довольно трудно, а вот судьба, в принципе, общая. И, надо сказать, судьба довольно трудная. Можно, конечно, начинать ее прослеживать с середины девятнадцатого столетия, но для этого придется провести уже фундаментальное историческое исследование. У нас же совсем другая задача – попытаться выявить некие общие черты в судьбах заметных питерских фотографов и проследить закономерности, присущие их творческому пути. Тем не менее, для этого все равно придется углубиться в историю, ну хотя бы в начало ХХ века, чтобы нащупать основные исходные позиции, из которых начинала складываться питерская фотография.

В начале ХХ столетия фотография в основном была представлена так называемой «бытовой фотографией» – то есть частными фотоателье разного уровня, в которых работало от одного-двух человек и до нескольких десятков фотографов, лаборантов, печатников, ретушеров и прочего обслуживающего персонала. В Петербурге – столице Российской империи – тогда насчитывалось около двух сотен фотографических заведений, которые довольно неравномерно были разбросаны по всей территории города. При этом и на самых его окраинах можно было найти фотоателье – пусть небольшие и не очень известные, но со своей устойчивой клиентурой. Центр же города был практически «утыкан» фотографиями.

На Невском, скажем, проспекте, преимущественно по его четной стороне, практически в каждом доме находилось то или иное ателье. Естественно, в центре города располагались самые богатые, а то и просто фешенебельные ателье, такие, как заведение Буассона и Эглера, обслуживающие самых состоятельных и именитых горожан. Были и предприниматели – «сетевики», владевшие сразу нескольким «точками». Так, у некого К. Андерсона было пять фотоателье – два на Невском в домах 56 и 61 и еще по трем адресам. Некоторые фотографы на летний период перебирались в «летние фотографии», расположенные в пригородах и дачных поселениях вокруг города. Упомянутый выше Андерсон, например, в это время обслуживал клиентов в «Новой деревне на собственной даче».

Помимо бытовой фотографии – всевозможной портретной съемки посетителей, приносящей заведениям основной доход, – некоторые из фотографов стали специализироваться в различных видах съемки и выполнять приходящие со стороны заказы. Эта специализация была двух типов. Наиболее распространенная – по разным контингентам снимающихся. Одни, например, Здобнов, преимущественно фотографировали священников и других лиц духовного звания, другие – особенно преуспел в этом К. Бергамаско – снимали актеров, причем уже не только портреты, но фигуры в театральных костюмах и мизансценах. Были фотографы, у которых снимались военные, у других чиновники определенных ведомств, третьи «обслуживали» гимназии.

Для нас более интересным моментом является зарождение другого вида специализации, когда фотограф углублялся в иные отрасли фотографии – архитектурную, научную, криминалистическую фотографию и, конечно, событийный фоторепортаж. К началу столетия в столице особенно актуальной и заметной стала специализация, представители которой называли себя фотографами-иллюстраторами. Пожалуй, самым знаменитым из этой когорты был Карл Карлович Булла (1853 – 1929). В одном из рекламных проспектов он писал о себе: «Всегда подготовлен к выезду и отправляется по приглашению куда бы то ни потребовалось. Снимает все, не стесняясь помещением, везде и всюду как днем, так и в вечернее время при своем искусственном свете». Особенно интересные выездные съемки, которые он постоянно выполнял по заказам, предприимчивый фотограф предлагал столичным иллюстрированным журналам, что, конечно, увеличивало доход предприятия, а со временем стало его основным занятием. Все остальные съемки, за исключением самых ответственных заказов, он скоро стал перепоручать двум своим сыновьям – Виктору и Александру, а также другим фотографам, работавшим по найму в его ателье.

К началу ХХ столетия в столице подобных фотографов было уже несколько – братья Оцупы, Яков Владимирович Штейнберг и другие. Но самым активным и знаменитым среди снимающих для иллюстрированной периодики были все-таки Булла и его младший сын Виктор, который еще совсем молодым показал себя отличным фоторепортером, когда самый популярный российский журнал «Нива» отправил его в качестве специального корреспондента на Дальний Восток, чтобы освещать в прессе события русско-японской войны. В 1917 году Карл Булла прекращает свою активную репортерскую работу и уезжает в Эстонию, оставив фотографию на попечение своим сыновьям. После революции именно Виктор становится главой семейного бизнеса, а в двадцатые годы после национализации – директором предприятия, которое в советское время называлось «Фотография Ленсовета». Именно на эти годы приходится самая активная репортерская деятельность Виктора Карловича – он становится летописцем всех событий, происходящих тогда в Петрограде – Ленинграде. До середины тридцатых им создана уникальная фотолетопись, насчитывающая десятки тысяч негативов, – фотолетопись социальных преобразований, происходивших в те годы в бывшей столице российской империи, постепенно превращающейся в город с «областной судьбой».

А совокупное количество фотоизображений, сделанное представителями этой династии питерских фотографов насчитывает почти 150 тысяч единиц!!! Это уникальное по объему, единственное в России, да и, пожалуй, в мире собрание фотографий, на которых изображена жизнь города и страны на протяжении почти полувека. Причем чрезвычайно богатого событиями – войнами и революциями, которые буквально потрясли мир. Одна из фоторафий Виктора Буллы – «Расстрел июльской демонстрации 1917 года», аннотируемая как снимок неизвестного автора, вошла во многие антологии мировой фотографии как образец прессфотографии тех лет.
Жизнь Виктора Карловича закончилась трагически. По ложному доносу он был арестован в 1938 году и вскоре расстрелян, о чем в его семье узнали лишь спустя годы.

Если в дореволюционное время в Петербурге – Петрограде выходило большое количество иллюстрированной периодики, требующей большого количества качественной фотопродукции, что и стимулировало развития прессфотографии, то после революции в связи с превращением Москвы в столицу именно там и начинают издаваться основные советские иллюстрированные издания. Это сильно сужает питерский рынок фотографии и значительно ограничивает потребность в журналистской фотографии. Тем не менее, до войны в городе работает целая плеяда талантливых фотомастеров, среди которых очень скоро начинает выделяться молодой фотограф, работавший поначалу в «Союзфото», а затем перебравшийся в фотохронику ЛенТАСС – Василий Гаврилович Федосеев. Для его творчества характерным становится умение оставаться собой в то время, когда для большинства фотопрофессионалов собственное видение все более унифицируется редакторскими требованиями. Где реальная картина окружающего мира подменяется схемами, в которых желаемое выдается за действительность. Этот упрощенный до предела язык, создаваемый посредством плохо срежессированных постановок к концу тридцатых становится практически общепринятым в отечественной фотожурналистике. На этом фоне подлинные зарисовки Федосеева и сегодня выглядят современными, насыщенными деталями, по которым мы узнаем характерные черты того времени.

Мирное и, может быть, лишенное ярких событий время конца тридцатых прерывается войнами – сначала быстротечной и бесславной финской, отзвуки которой долетают до Ленинграда, а многие из питерских фоторепортеров становятся очевидцами и летописцами этих событий. И, наконец, Великая Отечественная, со знаменитой ленинградской блокадой, которую еще долго не смогут забыть горожане. Этот период особенный в творчестве ленинградских фотолетописцев, о нем много писали, в том числе и автор этих строк. Не повторяясь, хочу выделить основные черты фотолетописи этой трагической поры. Заслугой ее создателей является, прежде всего, сам факт того, что она состоялась. Нужно было иметь большое мужество, чтобы ежедневно через видоискатель фотокамеры пристально всматриваться в то, на что и мельком-то глядеть было непросто. Эта фотолетопись во многом создана вопреки всему. Вопреки страху, обычному человеческому страху смерти, боязни ареста по наветам бдительных граждан – упомянутый выше Федосеев рассказывал мне, как его неоднократно таскали в милицию и комендатуру, несмотря на наличие разрешения на съемку. Вопреки цензуре реальной и внутренней. Спрашивается, зачем было снимать то, что не могло быть опубликовано? Зачем Хандогин снимал трупы после артобстрела на углу Невского и Садовой и печатал снимки, которые так при жизни и не смог опубликовать?

Именно в эти трудные дни проявилось мастерство Федосеева. Из десятка не самых слабых тассовских фоторепортеров, отображавших будни ленинградской блокады, он оказался, пожалуй самым тонким и пристальным наблюдателем, сумевшим в незначительных деталях показать жизнь осажденного города. Именно его снимки оказываются сегодня наиболее созвучными нашему времени, когда зрительская визуальная культура выросла настолько, что средний обыватель научился «прочитывать» содержание, которого еще совсем недавно не замечали.

Война, блокада и последовавшая за ними Великая Победа были для многих питерских фоторепортеров звездным часом, когда они востребованы, а их деятельность была замечена. Послевоенные годы стали тем периодом, когда пришлось привыкать к мирной жизни, решать бытовые проблемы, на которые в войну не обращали внимания. Работы в послевовенном Ленинграде становилось значительно меньше – были ликвидированы газеты воинских соединений, и многие были вынуждены перебиваться случайными заработками, ряд фотографов вынуждены были уйти в бытовую фотографию. Послевоенные годы для питерских фотографов радостные и печальные одновременно. Радостные от сознания того, что наконец-то все самое страшное позади, а впереди перспектива мирной жизни, и печальные от сознания того, что труд твой не востребован. Печататься негде: «Ленправда», «Вечерка», «Смена»!
Три – четыре снимка в номере!

Фотохроника ЛенТАСС, Ленфотохудожник, да несколько издательств... Несколько позже разворачивают свою деятельность комбинаты худфонда, и там потребуются фотографы, но это уже в конце шестидесятых. Все центральные издания в Москве, и вот туда мало-помалу уезжают ленинградские фотографы.

13.10.10

Владимир Никитин