Чудовищный план
…Мы на экскурсии и наш автобус сделал остановку возле памятника «Медный всадник». Хорошо помню и восторг Марины, и задумчивое лицо ее бабушки – блокадницы, которая, как мне показалось, в эти минуты вспоминала о трудных днях начала войны. Остальные туристы не стеснялись вслух восхищаться красотой памятника. Как он естественно вписался в окружающий ансамбль, как гармонично слит с природой в этот день. Весна! Солнце! Нева!
«Волшебство какое-то, – подумалось мне. – Нева! Медный всадник! Эрмитаж! А ведь всего этого могло и не быть!»
Я ужаснулся этой мысли. И сам же ответил: «Дикость какая-то!». Однако так планировал наш противник, то есть фашисты, после неудачного штурма Ленинграда.
22 сентября 1941 года немецкий военно-морской штаб издал директиву за номером 1-а 1601. В ней говорилось:
«Фюрер решил стереть город Петербург с лица земли. После поражения Советской России нет никакого интереса для дальнейшего существования этого бывшего населенного пункта...
Прежние требования военно-морского флота о сохранении верфей, гавани и прежних важных военно-морских сооружений известны ОКВ*, однако удовлетворение их не предоставляется возможным ввиду генеральной линии поведения в отношении Петербурга.
Предложено тесно блокировать город, путем обстрела из артиллерии всех калибров и беспрерывной бомбежки с воздуха сравнять его с землей.
Если вследствие создавшегося в городе положения будут заявлены просьбы о сдаче, они будут отвергнуты...»
В сентябре 1941 года авиация врага совершила на город 23 воздушных налета. В них участвовали 2712 самолетов. К городу прорвались 675 вражеских самолетов. На заводы, фабрики и жилые кварталы упало около тысячи фугасных и десятки тысяч зажигательных бомб.
7 октября фашистское командование издало еще одну директиву за № 44 1675/41. В ней говорилось, что капитуляция Ленинграда, а позже Москвы не должна быть принята даже в том случае, если она будет предложена. Для Москвы, Ленинграда «и для всех других городов должно действовать правило, что перед их занятием они должны быть превращены в развалины артиллерийским огнем и воздушными налетами» .
13 октября фашисты сбросили на город уже 12 тысяч зажигательных бомб. Это было самое большое число с начала боевых действий под Ленинградом, но и этого фашистам казалось недостаточно.
Если в сентябре они выпустили по городу 5364 снаряда, то в октябре 7950, а в ноябре уже 11230. Всего в сентябре и декабре 1941 года (включительно) вражеская артиллерия израсходовала по Ленинграду 30154 снаряда.
Жестокость врага была беспредельна. Вопрос защиты Ленинграда от варварских обстрелов становился вопросом жизни и смерти города.
А тут пришла новая беда. В начале октября состоялось третье снижение продовольственных норм. Хлеба рабочие и служащие стали получать по 400 граммов в день, а служащие, иждивенцы и дети – по 200.
В городе начался голод.
...Я смотрю на воду. В ней купается яркое солнце. По глади Невы медленно идет теплоход с высыпавшими на палубу туристами. Чайка парит в десятке метров от палубы теплохода, словно хочет показать приезжим и заморским туристам свои красивые крылья – под стать самому городу.
Меня же не столько восхищает эта мирная идиллия, где главенствует красота города, лета и людей, сколько я чувствую грусть, что не все жившие в Ленинграде дожили до этой прекрасной поры. Почему это вдруг накатило на меня, объяснить не могу. Возможно, от того, что долго смотрел на невскую воду. С ней у меня связаны всегда одни и те же воспоминания. Блокада. У борта эсминца «Стройный» взорвалась плавающая мина. Фрицы, не справившись с кораблями КБФ ни снарядами, ни атаками самолетов, решили в верховье Невы набросать замаскированных плавающих мин. И вот они в виде бревен, ящиков, трухлявых коряг плывут вниз по Неве.
В ту холодную осень, когда мы ставили боновые заграждения, чтобы в следующий раз к нашему берегу не подплыла большая мина, я простудился в шлюпке. Слег в госпиталь. До сих пор помню темное, пасмурное небо, и холодную невскую воду, и выскальзывающее из рук от усталости весло и твердый требовательный голос старшины Камнева «Навались, юнга!».
И еще! Здесь, на Неве, совсем недалеко от того места, где мы сейчас стоим у пристани, когда-то в блокаду чуть ниже моста Лейтенанта Шмидта (сейчас Благовещенского) стояли корабли эскадры. Они вместе с войсками Ленинградского фронта спасали город. Сначала не дали врагу войти в него, а затем и не позволили выполнить приказ Гитлера сравнять город с землей.
Взгляни еще раз, читатель, на воду Невы. Те же молекулы Н2О, что и в блокаду. Но сегодня она уже не та. Та, блокадная являлась свидетелем подвига невских рыцарей. Тех, что были на кораблях и тех, что находились на невском «пятачке». Да и сама вода по внешнему виду отличалась от сегодняшней. Когда уходили с левого берега Невы последние десантники, вода становилась красной от крови. И только потом, ниже по течению, смешавшись с общей массой, она становилась светлее.
Другим был тогда и сам города. Серый. Унылый. С раскрашенными зданиями. Мертвым транспортом... Подчас казалось, что и жизни там не должно быть никакой. Но это – только на первый взгляд, да и то не жителю блокадного города.
Думаю, историк Польман обстановку тех дней в Ленинграде хорошо изучил. Правда, он «скромненько» умолчал о ней в своей книге, остановившись лишь на описании маневрирования немецких воинских частей. Нам же, балтийцам и войскам Ленинградского фронта, приходилось учитывать и действия фашистских войск и обстановку в городе.
Штурм противнику не удался, он начал мстить за неудачу. Больше всего Ленинград страдал от обстрелов и бомбежек. Все делалось по плану. С немецкой педантичностью. Обстрелы проводились под номерами. Например, здание Академии наук, Эрмитаж (цель № 9), Зимний дворец, Казанский собор, институт охраны материнства и младенчества (цель № 736), Дворец пионеров (цель № 192), больница имени Эрисмана (цель № 86), и многие другие тысячи целей, по которым враг открывал огонь по графику.
Единственным надежным средством противостояния врагу в этой обстановке была контрбатарейная борьба. Она началась 4 сентября 1941 года и сопровождалась с нарастающей силой до окончательного снятия блокады в январе 1944 года.
Краснознаменный Балтийский флот выделил для контрбатарейной борьбы 360 орудий – 153 орудия с кораблей и 207 орудий береговой и железнодорожной артиллерии. Ленинградский фронт и того больше.
При обстрелах города противник прибегал к самым изощренным средствам. Прежде всего использовал артиллерию крупных калибров. Даже перебросил с юга, из-под Севастополя, осадную артиллерию, чтобы наиболее эффективно разрушать фабрики, заводы, учреждения, чтобы сломить сопротивление сражающихся ленинградцев.
Особенно часто враг обстреливал трамвайные остановки, где больше всего скапливалось пассажиров. Это были излюбленные цели для немецких артиллеристов.
Артиллеристы Ленинградского фронта и КБФ быстро раскусили тактику врага и стали немедленно наносить удары по этим батареям, отвлекая огонь на себя. Это уже была дуэльная борьба, а не безответственная стрельба по городу.
Такая тактика стала успешно применяться после создания корректировочных постов на кораблях и особенно общефлотских постов, первый из которых располагался на эллинге судостроительного завода «Северная верфь» – с него просматривался участок фронта от Пулковских высот до Нового Петергофа. А здесь находилась главная артиллеристская группировка противника, наносящая удары по Ленинграду.
Впоследствии были оборудованы корректировочные посты на здании Дома Советов, на вышке мясокомбината им. Кирова, на огражденной части Ленинградского морского канала и в других частях города. Все они значительно улучшили использование корабельной артиллерии в контрбатарейной борьбе.
Морская артиллерия по своему назначению и боевым возможностям классифицировалась как артиллерия резерва Главного командования, так как она была крупного калибра, имела большую дальность стрельбы. Главное ее преимущество – точность стрельбы.
Эти особенности корабельной артиллерии КБФ было большим бельмом на боевом глазу у противника. И он решил одним комбинированным ударом артиллерии и авиации уничтожить корабли эскадры Балтийского флота. Этот план они назвали «Айсштосс» («Ледяной удар») и начали готовится к нему...
… Туристы на берегу Невы, неподалеку от «Медного всадника» любуются невской спокойной водой, отражающей красоту современного города. Вместе с ними на берегу стоят девчонка Марина, ее бабушка Нина Сергеевна и автор этих строк. У каждого из троих свои мысли. Хотя я и не экстрасенс, но смею предположить: Марина по-прежнему восторгается красотой окружающего мира, бабушка, скорее всего, вспоминает в эти минуты о быстро прошедшей молодости, о тяжелом блокадном детстве...
– Вода показалось такой же, как когда-то в Ждановке, говорит она. – Знаете, как мы ходили за водой на Ждановку?
Я кивнул головой, но она по прежнему вопросительно смотрела на меня, словно хотела спросить: «А от куда тебе знать?». И действительно, откуда было знать? Я прибыл в блокадный город только в сентябре 1943 года. Но я знал! Я знал про воду на Ждановке! Я хорошо знал, какой у нее вкус, и как она доставлялась на четвертый этаж ледяной квартиры. Обо всем этом мне подробно рассказывала моя знакомая. Та самая, к которой я приходил на свидания курсантом Военно-Морского училища.
Я помнил ее рассказ слово в слово.