Я наигрался в игру под названием «журналистика»
Очередной герой рубрики «Журналист меняет профессию» – психолог Андрей Серов. Он один из тех, кто создавал газету Деловой Петербург в начале 90-х, и постоянный гость передачи радио России «Программа для родителей» сегодня. Андрей Серов рассказывает о том, почему он ушел из журналистики и рассуждает об этой профессии с точки зрения психолога.
– Андрей, Вы пришли в профессию по зову сердца?
– Это была детская романтическая мечта, навеянная фильмом «Журналист», и она стала быстро реализовываться. Мой отец работал врачом в поликлинике Октябрьской железной дороги и рассказал о моем желании писать редактору газеты «Октябрьская магистраль». Мне предложили сделать несколько репортажей из поликлиники: я сидел на приемах, даже бывал в операционной. Когда вышли статьи, я почувствовал себя «великим». В 15 лет я сразу окунулся во взрослую журналистику и одновременно стал заниматься журналистикой в школе. В это время в стране началась перестройка, в школе заговорили о самоуправлении. Будучи секретарем комитета комсомола, я стал внедрять новые подходы в школьной газете: мы собирались, что-то обсуждали, писали о том, что нам интересно. Потом мне довелось поработать юнкором в лагере «Зеркальный». В старших классах многие уже понимали, кем хотят быть, и все двигались к своим целям. Я пошел на малый факультет журналистики, после которого уже не было других вариантов, как поступать на журналистику в университет. Правда, у меня возникли проблемы. Школу я закончил с тройкой по литературе, потому что вошел в жесткий конфликт с администрацией: я хотел перестроить систему.
– Чего Вы добивались?
– Требовал, чтобы детям давали больше прав на самоопределение, уходили от формализма, на комсомольских собраниях обсуждали не статистику, а животрепещущие вопросы. Тем самым я создавал нестабильную обстановку, а мне создали проблемы для поступления в университет. Но мечта была настолько сильной, что это не помешало. Я занимался с репетиторами, пахал по полной программе, и уже перед поступлением в течение года работал стажером в газете «Смена», где моим наставником был Андрей Петров. В «Смене» я писал на криминальные темы, ходил на брифинги в ГУВД и получил опыт репортерской работы в поле. Это был 1992 год. Помню, двое суток дежурил на Балтийском вокзале в форме старшины милиции в паре с настоящим старшим сержантом. Тогда мне было 19 лет. А потом поступил на факультет журналистики, который всегда отличался тем, что студенты не столько учились, сколько работали. Практически все пять лет учебы в университете я продолжал работать журналистом. Успел попробовать себя в спортивной редакции на Ленинградском телевидении и на «Русском видео» в качестве редактора. А на последних месяцах учебы прошел отбор в «Деловой Петербург» и попал в первую команду газеты. Нулевой номер мы выпустили в мае, и в это же время я получил диплом журналиста. Из университета я попал прямо на должность заместителя главного редактора издания.
– А почему не остались на телевидении, куда многие рвутся?
– У меня никогда не было амбиций, поэтому я не рассматривал журналистику как инструмент для карьеры. Мне просто было интересно попробовать все. Я отработал в ДП три года и ушел оттуда выпускающим редактором, потом мы учредили журнал «Оперативное прикрытие» – писали про безопасность и криминал. Когда стала рушиться экономика, многие ушли из журналистики в рекламу и пиар. Эта участь меня тоже не миновала. В 1997 году я создал рекламный отдел в корпорации «Сет» (сети казино и игровых автоматов). Стал заниматься их пиаром и продвижением.
– Почему Вы так часто меняли места работы?
– Я человек проектный: не стратегический, а практический. Мне интересно было что-то создавать, а когда это входило в режим рутины и конвейера, становилось скучно и неинтересно. К тому же, любое издательское дело очень дорогостоящее, и было сложно поддерживать его высокий уровень. В определенное время юношеский задор поугас, и мне захотелось попробовать что-то новое. В рекламе игорного бизнеса я проработал года три, и даже успел написать детектив «Черный список», основанный на документальных событиях. Кстати, оказалось, что это единственная книга по развитию игорного бизнеса в России, никто больше так об этом и не написал. Но и журналистику я не бросал, писал на эту же тему в разные издания: мы хотели рассказать о цивилизованном развитии игорного дела в Петербурге. Мне всегда были интересны не столько профессиональные навыки человека, сколько сам человек. Мне было все равно, с кем общаться: с врачами, ментами, бизнесменами. Гораздо интереснее мотивации, которые заставляют человека совершать те или иные поступки.
– Так вот почему Вы решили стать психологом?
– Я понял, что все, что я хотел в журналистике познать, я познал. Для меня больше не стало в этой области закрытых тем. А когда в конце 90-х – начале 2000-х журналистика ушла в режим обслуживания тех или иных интересов, она стала мне совсем неинтересна. Если как журналист или редактор я вынужден был перед публикацией согласовывать статью с огромным количеством заинтересованных сторон, то работая в рекламе и пиаре, я столкнулся с изнаночной стороной: понял, что, будучи заинтересованным лицом, я могу любую информацию подать в том виде, который мне интересен. Если до определенного момента у меня были иллюзии, связанные с независимостью, то потом они исчезли. Плюс ко всему, старая журналистская «колода» распалась: кто-то ушел в рекламный бизнес, а кто-то просто в никуда. А на наше место пришли ребятишки, у которых в глазах только доллары или евро. Поэтому я получил второе высшее образование по специальности «Психологическое консультирование и психокоррекция».
– Что общего между журналистикой и психологией?
– На мой взгляд, журналистика – это игра по чужим правилам, такой вариант лицедейства. Журналистикой часто занимаются люди, которые хотят попробовать поиграть в различные игры, не желая привязываться к какой-то конкретной роли: человек может побывать и врачом, и милиционером. Если мы возьмем аналоговую систему, то журналист – это актер, пиарщик и рекламист – режиссер, потому что он в состоянии сформировать общественное мнение или ситуацию, а психолог – это, по большому счету, сценарист. Вполне возможно, что я просто переходил с одного уровня на другой: будучи журналистом, я изучал типажи и жизненные сценарии тех или иных людей – набирал информационный объем, потом я перешел в разряд пиарщиков: используя эти знания, начинал формировать общественное мнение, спрос, предложение. А потом я понял, что мне требуется еще и понимание тонких ниточек, за которые можно дергать – и я перешел на уровень психолога. Все предыдущие виды деятельности мне помогли более четко выстраивать свою дальнейшую работу.
– В психологии Вы искали свою нишу?
– Я вел семинары по пиару и тренинги по бизнесу, продажам, формированию команды, личностному росту. Писал статьи. А лет семь назад понял, что совмещать все это неинтересно, и буквально в один день прекратил разбрасываться. В начале века я еще успел понаписать книжек по бизнес-консультированию и психологии, удовлетворив все свои амбиции, связанные с бумагомаранием. И ушел в написание сценарных планов конкретных человеческих жизней – сейчас я занимаюсь частным консультированием.
– А разве психологии не коснулась та же коммерциализация, что и журналистики?
– Я не веду рекламной компании – ко мне приходят люди, которым это действительно нужно здесь и сейчас. Когда ко мне обращается 20-летний парень, который погряз в самокопании и полгода работал с другим психологом, занимаясь психоанализом, моя задача вывести его из этого состояния «анабиоза» и объяснить, что все что он до сих пор делал – полная чушь, и пора встать на ноги и заняться более интересными делами. А то, что психологи полгода анализировали его личностную историю, которую можно понять за пять минут – это и есть коммерциализация, то есть способ вытянуть из клиента деньги. Когда я ему говорю все это в жесткой форме, то на фоне того благоденствия, которое у него было с другими психологами, у него происходит вот этот самый гештальт, про который все говорят. И я не буду его таскать к себе в течение года, так же как женщину, перенесшую серьезные жизненные потрясения. Хотя в беседе с ней я использую другие методы, подключаю логику, но тоже не занимаюсь долгосрочным консультированием – пусть эти деньги она лучше потратит на приключения. Тогда положительные эмоции вкупе с моей работой дадут хороший эффект.
– Такой честный подход редкость в наши дни. Вы же теряете деньги.
– Мне важнее самоуважение, а самоуважение для меня – это исполнение той миссии, которую я выбрал. Деньги – всего лишь приятное дополнение к тому, что я делаю. А особым кайфом является даже не благодарность, потому что благодарность я не всегда получаю – клиенты часто спустя время осознают пользу моих консультаций, а понимание того, что жизнь данной души стала немножко более яркой. Помните, у Маяковского: «Если звезды зажигают, значит это кому-нибудь нужно»? Под звездами я понимаю души. И это нужно мне.
– Представьте, если бы журналистика вновь стала независимой и такой же романтичной, как раньше, Вы бы не ностальгировали?
– Есть внешняя форма и содержание. Я просто наигрался в эту игру под названием журналистика, и она мне больше неинтересна. Тем более что политические и экономические дрязги меня никогда не интересовали. Меня интересовало, насколько четко и красиво можно изложить свою мысль – то есть эстетическая составляющая, поэтому сегодняшняя «грязь» – верстальная и стилистическая – вызывает у меня грусть и печаль. И еще есть один момент. Когда я сижу с человеком глаза в глаза, все зависит только от двух людей – от меня и от него, в большей степени от меня. Мне не на кого переложить ответственность и некому предъявить претензии – только себе. Это уровень, к которому я стремился долгое время. Поэтому мне сейчас максимально комфортно в этой профессии.
– Вас приглашают вести занятия по психологии со студентами, в том числе факультета журналистики. Почему, на ваш взгляд, так много молодых людей идет в журналистику, при этом не собираясь там работать по-настоящему, не прикладывая никаких усилий для собственного образования?
– Эту молодежь можно поделить на две группы. Первая – люди, склонные к формализации, они надеются, что за счет принадлежности к касте журналистов получат дополнительный элемент к собственной форме, создадут свой имидж. Они ищут максимально публичную форму существования, но никак не могут понять одну вещь. Ведь журналист – это «тайный советник», он всегда находится в тени. Я с ними на эту тему разговаривал. Я им объясняю: когда вы работаете в кадре или в прямом эфире на радио, ваша задача оттенять, вы не должны быть первыми лицами, первый человек – интервьюируемый. Они этого не понимают, им хочется быть первыми. Это формализация. А вторая группа – это те, кто компенсирует заниженную самооценку и свою недолюбленность в детстве публичностью, желая получить любовь и внимание от аудитории. Одни идут по форме, другие по содержанию.
– У кого из них больше шансов на успех?
– В связи с тем, что сегодня форма преобладает над содержанием, наверное, у первых. Есть и единицы, которые идут по призванию. Я считаю, чтобы человек реализовался в журналистике, психологи или где-то еще, сначала он должен удовлетворить собственные амбиции. Журналист, который удовлетворяет собственные амбиции за счет аудитории или ньюсмейкеров, опасен, потому что, если он по своей сути несчастен, то будет формировать вокруг себя картинку несчастья. Все, кто показывает в прямом эфире кровь и слезы – несчастные люди, которые несут в общество тоску и печаль. Ведь можно по-разному показывать новости – и если я вижу, как суют микрофон к лицу матери, только потерявшей ребенка, наслаждаясь ее слезами, то мне понятно, что это человек глубоко несчастен сам. Но самое неприятное, что он распространяет эту заразу несчастья на аудиторию. Поэтому основная задача и журналиста, и психолога в реализации собственной профессиональной деятельности – отстраненность. Надо подходить к ситуации без эмоциональной составляющей, с чистым разумом. Это и есть высший уровень профессионализма.
