Перечитывая Стволинского, вспоминая «Ленправду»
В рубрике «Современные мемуары» выступает Василий Захарько, сам уже ставший историческим персонажем. Он начинал свой путь рабкором (рабочим корреспондентом) в газете «Строительный рабочий», где его заметил и отметил Владимир Иосифович Михельсон, заместитель главного редактора. Он убедил Васю серьезно заняться журналистикой, и вскоре фамилию Захарько узнали читатели «Ленинградской правды».
Василий Захарько родился в 1939 году. Окончил факультет журналистики ЛГУ. Работал в газетах «Строительный рабочий» (Ленинград), «Вечерний Ленинград», «Ленинградская правда». С 1972 по 1999г. в «Известиях» – репортер, спецкор, зам.редактора отдела информации, зарубежный собкор, первый зам.ответственного секретаря, ответственный секретарь, зам.главного редактора, главный редактор.
О «Ленинградской правде», о своих товарищах он вспоминает в своем очерке. Талантливый журналист Захарько сделал в свое время головокружительную карьеру, став, в конце концов, главным редактором «Известий», одной из главных газет страны.
Я знал его с начала шестидесятых. Первое время знал как постоянный читатель этой газеты, с 1968 года по 1972 – как ее сотрудник. Последующие десятилетия, до кончины Юрия Моисеевича в 1998 году – как коллегу и товарища, с которым мы, живя в разных городах, – он, понятно, в Питере, я в Москве, – иногда созванивались.
Бывало, что посылали мы друг другу и письма, точнее – поздравительные открытки по тому или иному поводу. Три раза я получал от него бандероли, в каждой была его очередная новая книжка. Основу книжек составляли газетные публикации. Пару дней назад я снял их с домашней полки. Листаю, местами перечитываю, многое вспоминаю – и видится уже не один только автор, но и калейдоскоп знакомых и родных мне лиц, без которых представить Юру невозможно.
Вот вдруг вижу, как внезапно распахивается дверь нашей репортерской комнаты на четвертом этаже, и на пороге появляется весь раскрасневшийся, злой Стволинский. Чуть не кричит, обращаясь к нам:
– Мужики! Да ведь он настоящий сумасшедший! Сейчас нес такой бред, что я не выдержал, сказал ему все, что о нем думаю!..
Нас в комнате четверо. Миша Эстерлис, Витя Безбрежный, Саша Зернов и я. Нам не надо объяснять, кто имеется в виду. Конечно, наш начальник, заведующий отделом информации «Ленправды» Игорь Чурин. И мы по богатому опыту хорошо знаем, что сейчас последует…
Так оно и есть. Не ожидая какой-нибудь нашей реакции на свою тираду, Стволинский хлопает дверью, уходит в соседнюю комнату, это его отдельный, личный кабинет. А через несколько минут к нам врывается взъерошенный, примчавшийся из своего кабинета на третьем этаже Чурин. Усаживатся на подоконник, долго протирает очки. Тяжело вздохнув, начинает:
– Как я догадываюсь, он у вас уже был, этот неприкасаемый гений репортажа? Братцы, я вам скажу честно, он настоящий сумасшедший…
Всем нам понятно, что они снова схлестнулись из-за какого-то абзаца, а может, и строчки. Слово за слово – в результате столько страстей. Но ведь не только от любви до ненависти один шаг, ровно такое же расстояние бывает и с чувствами наоборот – от ненависти к любви. Знаем мы, что произойдет сегодня вечером. Все сбросимся по рублю-два, охотно поучаствуют в этом и Стволинский с Чуриным. Кто-то из нас, скорее всего, я как самый молодой, сбегает в открытый до 23.00 магазин на «ватрушке», т. е на соседней с редакцией площади Ломоносова.
Потом мы долго под глухие стуки граненых стаканов будем весело трепаться обо всем на свете, кроме сегодняшнего конфликта – говорить о нем просто нет необходимости. Поскольку это никакой не конфликт, а уже забытый всеми мелкий эпизод с двусторонней вспышкой гнева, всего лишь короткое замыкание в цепи многолетней и близкой, сложной и нежной дружбы двух вспыльчивых людей–двух ярких и талантливых личностей, входивших в творческое ядро главной ленинградской газеты.
Есть две совершенно разные, но тесно взаимосвязанные, не существующие одна без другой журналистские функции – писать тексты и вести газетный процесс. Для исполнения второй из этих функций был рожден Игорь Чурин. Из-под его пера выходили добротные материалы, но он за них брался редко, при большой необходимости для газеты или побывав в интересных поездках. Его стихия – организация ежедневной работы информационной службы.
В силу известных политических и цензурных ограничений газеты того времени не могли быть зеркалом повседневной жизни. Не была им и «Ленинградская правда», кредо которой определял все же первополосный лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», а не нью-йорк-таймсовский девиз «Все новости, достойные внимания». Но и в дозволенном советской властью к печати находилось немало такого, о чем людям хотелось и было интересно знать. Хорошо образованный, чрезвычайно любознательный, очень много читающий, Игорь имел чуткий нюх на новости в самых различных сферах жизни. И сумел так наладить нашу работу, что формируемая им ежедневная последняя полоса была наиболее читаемой в газете. Кроме уже названных обитателей репортерской комнаты на четвертом этаже мне хотелось бы здесь вспомнить и других сотрудников отдела Чурина, которые под его мощным и нервным влиянием вносили весомый вклад в информационный успех газеты. Это Веня Береславский, Анатолий Целяк и прекрасное наше женское подразделение: любимая всей редакцией Зоя Таратынова (псевдоним Федорова, среди нас «Зоя-мать»), Ира Кирпичникова, Вера Локшина, совсем юная выпускница журфака ЛГУ Танечка ( она же Танька) Чесанова. 
Ну, а главным репортерским штыком был Юрий Стволинский. Попутно замечу, что его подлинное имя Юлий. Неизвестно, как много времени он придумывал псевдоним, но обошелся с ним экономно, поменял всего лишь одну букву – «л» на «р». Формально он не подчинялся Чурину, числился спецкором при секретариате – в советских газетах, к примеру, в «Известиях» и «Правде», это была самая желанная должность для пишущих журналистов, высшее признание их талантов и профессиональных заслуг. В тех же «Известиях» именно спецкорами при секретариате работали знаменитые на всю страну Евгений Кригер, Татьяна Тэсс, Савва Морозов, Нина Александрова, Анатолий Аграновский.
Если все остальные корреспонденты помимо своих материалов обязаны были готовить еще и так называемые авторские статьи, т. е. писать за других сограждан (рабочих, колхозников, директоров, артистов, маршалов и т. д. ), то спецкоры при секретариате от этой дурацкой нагрузки освобождались. Если в штатном расписании редакции все сотрудники распределялись по отраслевым отделам (промышленный, сельский, науки, культуры и т. п. ), соответствующей была и тематика их публикаций, то секретариатская синекура имела право на любой собственный выбор тем. С великодушного позволения самого ЦК КПСС областная газета «Ленинградская правда» имела в своем штатном расписании аж целых две должности специального корреспондента при секретариате. Одним из них был Борис Чертков, специализировавшийся на экономике и промышленности. Вторым – Стволинский.
К сожалению, сейчас не удается документально уточнить некоторые его биографические данные, а они были бы уместны в этих заметках. В свое время, сорок лет назад, я кое-что знал, но сегодня побаиваюсь полностью довериться памяти. Ничем не помогла в ответ на мой телефонный запрос редакция «Санкт-Петербургских ведомостей». Оказалось, там вообще нет никакого досье на бывших ленправдистов. Не в моих правилах публично высказывать что-то критическое в адрес коллег, воздержусь и сейчас. Замечу лишь, что я, видимо, напрасно придал большое значение той фразе на сайте «Санкт-Петербургских новостей», где сказано, что редакция «возродилась на базе коллектива «Ленинградской правды». Выходит, что как таковой коллектив был, а вот конкретных людей в нем не существовало. Наверное, юридически такое возможно, формально оно даже неуязвимо. Но с человеческой точки зрения полное забвение своих недавних предшественников, безразличие к памяти о них – аморально.
Однако продолжим о Стволинском. В чем я точно не ошибусь, так это в дате и месте его рождения:29 августа 1919 года, Петроград. Учился в Государственном институте журналистики имени Воровского. Судя по некоторым деталям в его книгах, в годы Великой Отечественной войны был в авиационных войсках, «много летал на транспортных самолетах». В крайне лаконичной, всего в несколько строк учетной карточке Союза журналистов Санкт-Петербурга написано, что имеет три ордена и медали. Когда Лена Шаркова зачитала мне эту карточку, я был страшно удивлен тому, что Юра – инвалид войны. Уж это бы мне наверняка запомнилось, но ни разу за многие годы наших дружеских отношений он и словом не обмолвился, что война сказалась на его здоровье-скрывал. Любимым его словом было «мужики»– в общении с товарищами, в оценке человеческих качеств. Сам он был настоящим, примерным для окружения мужиком – красивым, выше среднего роста, безупречно одетым, никогда не ныл, не сплетничал, ни перед кем не пресмыкался. Прямой и честный, всегда имел собственное мнение. И постоянно был сфокусированным на деле.
При редакторе Михаиле Степановиче Куртынине «Ленправда» собрала у себя немало людей той породы, для кого работа была не только средством к существованию, исполнением должностных обязанностей, но еще и душевной потребностью и даже каждодневным удовольствием. Будучи человеком одной крови с такими людьми, Стволинский не просто работал, а жил работой. Еще только собирался материал для очередной публикации, а он уже продумывал и будущие выступления – на дни, недели, бывало и месяцы вперед. Набрасывал темы, устанавливал нужные контакты, наводил необходимые справки, связывался с архивами, изучал специализированные журналы, бюллетени, диссертации. Многое записывал в блокноты – каждый для отдельной темы. По его словам, на газетное выступление уходила в среднем лишь восьмая-десятая часть накопленных им сведений. Зато материалы Стволинского имели фирменное отличие: новизна темы, высокая информационная насыщенность, точность фактов, компетентность приводимых оценок и суждений.
Казалось бы, сказанное абзацем выше не совсем вписывается в классический образ газетного репортера, для которого главное в его профессии – найти и оперативно, со словом «вчера» или «сегодня», сообщить важную новость. Действительно, в напряженном репортерском ритме и неизбежной при этом суете не до планов на дни, недели, месяцы вперед, важные события чаще всего непредсказуемы. Что ж, все это у Стволинского было на его раннем газетном этапе: хроника, заметки, короткие репортажи в номер и только в номер. Но с годами накопленный опыт, значительно возросший журналистский масштаб вывели его в тот статус-спецкора при секретариате, который позволял и требовал гораздо более крупных, гвоздевых выступлений и уже без обязательных «вчера», «сегодня». Однако свою бульдожью репортерскую хватку он никогда не оставлял, всегда был готов рвать и метать в номер, что нередко и делал. 
Одна из глав в книге «Чистое золото» напомнила мне о высшем репортерском пилотаже Юры. Правда, начинает он ее не совсем точной фразой: «Корреспондент «Ленинградской правды» Василий Захарько и я получили редакционное задание – рассказать о семье космонавта Владимира Александровича Шаталова». Неточность в том, что задание никто не давал. В январе 1969 года благодаря своим связям в Москве Стволинский узнал, что вот-вот, может, завтра, поднимется в космос ленинградец Шаталов. Кто постарше, тот помнит, какой огромный интерес вызывали тогда космические полеты. Всегда страстно желая вставить фитиль другим газетам, ЛенТАССу, радио и телевидению, лично глубоко уважаемому Матвею Фролову, Юра предложил немедленно отправиться на поиски семьи Шаталова, чтобы узнать о нем как можно больше, попросить на время все фотоснимки, не оставив ни одного конкурентам. Спросил, готов ли я быть с ним – посчитал, что вдвоем сработается надежнее, быстрее. Мог, конечно, и не спрашивать. Чурин все понял и одобрил с полуслова. Куртынин отложил намеченную поездку, дал нам свою «Волгу».
А было уже часов восемь вечера… Милиция не сразу, но называет адрес Шаталовых – район Гражданки. На долгие звонки в дверь выглядывает из двери напротив недовольная женщина: «Никого нет – уехали». «Дом новый, а это значит, – рассуждает Юра, – что сюда прибыл народ из коммуналок. Там могли оставаться соседи, они могут что-то знать». Через дежурного техника жилконторы в ее бумагах удается выяснить, откуда Шаталовы – с Васильевского острова. Несемся туда. Находим коммуналку, удача: нам показывают комнату, где жили Шаталовы с сыном, рассказывают о них. «А есть ли другая родня?» – спрашивает Юра. Оказывается, есть – тетка будущего космонавта Клавдия Владимировна, сестра его матери. Где живет? У парка Победы, на углу Кузнецовской улицы и Московского проспекта.
Но нужный дом стоял в другом месте – на углу Кузнецовской и Варшавской. Чтобы понять это и дальше сориентироваться, потеряли немало времени. Было уже заполночь, когда Клавдия Владимировна раскрыла перед нами большой альбом с фотографиями племянника: школьник, курсант, лейтенант, капитан, майор, жена, дети, все вместе на Черном море, на Неве…Клад! Вдруг на одном из снимков видим отца с Золотой медалью Героя соцтруда. Юра тут же мне: «Ты дружишь с ученым секретарем Публичной библиотеки Тарасовым – позвони ему, наверняка у них что-то есть о старшем Шаталове». Утром Миша Тарасов вручил мне изданную в конце войны тоненькую книжку «Железнодорожники – Герои социалистического труда» с подробностями и о Шаталове-отце, начальнике восстановительно-ремонтного поезда. Строил магистраль для снабжения Волховского фронта, знаменитую Дорогу жизни на Ладоге, восстанавливал свыше 10 тысяч километров линий связи, 150 железнодорожных станций. И все это делалось под непрерывными бомбежками, артобстрелами, пулеметным огнем…
Днем 14 января ТАСС передал о полете В. Шаталова, и вместе с этим сообщением ушел в типографский набор большой материал о тринадцатом советском космонавте и его семье. По всеобщему признанию коллег, в том числе Матвея Фролова, это был заметный втык друзьям-конкурентам. В подписи к материалу согласно алфавиту первой стояла моя фамилия, но правильнее было бы поменять нас местами.
Репортер по призванию, Стволинский умел делать в газете все, он был мастером всех жанров, включая передовые статьи и очерки, исключая, пожалуй, только фельетоны. Хотя в области юмора не уступал фельетонистам. Умение пошутить, вызвать улыбку собеседника, по-актерски рассказать анекдот – все это были ключики, с помощью которых он быстро устанавливал контакты с людьми, к которым шел за нужной информацией, консультацией, с героями своих материалов. Легко находил общий язык с рабочими и директорами, студентами и академиками, солдатами и генералами, ни под кого не подстраиваясь, оставаясь самим собой, пытливым и энергичным, но деликатным и очень-очень внимательным слушателем. Даже сильно занятые люди охотно отвечали на его вопросы, потому что это были не банальные, не глупые, не праздные, а всегда вопросы по существу, точно сформулированные и интересные для самих собеседников.
Три книги на моем столе – это лишь малая часть из того, что напечатал Стволинский в «Ленправде» и отдельными изданиями. При всем широком тематическом разбросе его журналистских поисков, вытекающих прежде всего из запросов и ожиданий газеты, у Юры на протяжении десятилетий была по существу одна и та же стержневая, главная тематическая линия – это сильные, талантливые личности и их важное для страны, нередко героическое дело. Он поднял из небытия, из засекреченных архивов имена многих людей, отдавших в годы войны себя, зачастую и жизни, для победы над врагом – на земле, в небе, в море. Он открыл много неизвестных страниц активнейшего участия в победе крупных специалистов на производствах в тылу, выдающихся конструкторов, больших ученых. Вообще наука, конструкторские и проектные институты, бюро – это одна из самых почитаемых Юрой сфер человеческой деятельности, где он искал и находил своих героев, поднимая их роль и авторитет в обществе. Без какого-либо преувеличения можно сказать и о том, что никто из местных журналистов не знал так хорошо о невероятно тяжелой, драматической ситуации со строительством ленинградского метро и не писал об этом так квалифицированно и увлекательно, как Стволинский.
Еще об одном его сильном качестве, которое не может быть лишним для любого журналиста и в нынешнее время. Особенно же оно требовалось в советскую пору, когда над страной нависал зловещий культ секретности, а каждую редакцию ежедневно контролировал государственный цензор. Неумеренное употребление грифа «секретно» превратило его из средства безопасности в орудие бесконтрольного дозирования всех информационных потоков, повсеместного сокрытия правды, искажения реалий, насаждения массового страха. Стоило редакторам поставить в номер публикацию, чуть выходящую за рамки уже известного, как раздавался голос цензора: «нужна виза». Получить же ее – значило просить милостыню у высоких чиновников, реакция которых обычно исходила не из государственных, а из ведомственных интересов, личных амбиций. Отказы в «визах» погубили в стране великое множество смелых, честных, умных материалов журналистов, не говоря уже об ударах по их нервам, здоровью, творческому самочувствию и самолюбию.
Часто берясь именно за такие темы, которые требовали «визы», Юра не спорил с цензорами, это было бессмысленно. Он звонил, писал, стучался в инстанции одна выше другой, находя аргументы для обоснования необходимости и целесообразности публикации. Обращался в центральные ведомства в Москве. В такие моменты и проялялось его столь необходимое журналистам качество, как пробивная настойчивость. Порой его упорство переходило в неприятную для самого себя настырность, назойливость, зато в результате в большинстве случаев он цели достигал. Вспоминаю историю, связанную с Ленинградской атомной станцией. В городе и области все знали, что она строится, а сообщать об этом было категорически запрещено, несмотря на жуткие слухи о радиационной угрозе миллионам людей. Попытку снять завесу секретности предпринимали все ленинградские и главные столичные СМИ. Но только Стволинскому удалось выбить в Москве согласие на наше с ним посещение станции – на это у него ушло около двух лет! Мы подготовили репортаж в размер полосы, после чего Юра еще месяца три добивался у больших чинов в Смольном и Москве окончательных подписей для получения «визы». Все это, разумеется, делалось не ради фитиля для журналистской среды, но и он состоялся. Нас многие поздравляли, хотя заслуга была одного – его, Стволинского.
Вспоминая сегодня, каким он был замечательным газетчиком, надо признать, что таким он стал не сам по себе, а благодаря той атмосфере, которая долгие годы существовала в «Ленинградской правде». Для главного партийного органа это была уникальная редакция, отличавшаяся не только высоким профессионализмом, но и демократизмом, раскрепощенностью в отношениях начальников с подчиненными, искренним дружелюбием. Здесь царила обстановка, не выносившая бездарей и лодырей и всячески поддерживавшая способных, творчески активных людей, в их числе и Стволинского. Из этой атмосферы произрастали авторитет, влияние и популярность газеты, ее тираж. Насколько мне не изменяет память, в 1970 году он превысил 500 тысяч экземпляров, со временем вышел на 600-тысячную отметку. При воспоминании об этих цифрах так и хочется поинтересоваться, а какова же степень популярности, каковы тиражи у нынешних изданий, родившихся или возродившихся «на базе коллективов» совсем недавних успешных газет? Увы, если интернет не обманывает, сравнений они не выдерживают.
Время меняет критерии едва ли не всех профессий. В журналистике также, в последние годы в особенности, ведь произошла смена целых исторических эпох, рухнула тоталитарная система. При всех издержках нынешней российской демократии сегодня условия для прессы принципиально иные, чем двадцать лет назад. Тогда никто в самых смелых мечтах не мог допустить, что могут появиться возможности писать и говорить обо всем, или почти обо всем, без долгих предисловий, оговорок, недомолвок. Пресса стала на удивление открытой, к чему все быстро привыкли. Поэтому сегодня старые публикации той же «Ленправды», «Известий» и всех остальных газет, даже самые громкие в свое время, воспринимаются несколько иначе, чем тогда. На сегодяшний профессиональный вкус в них не хватает полноты и ясности, но немало публицистической воды, ваты, излишней красивости слога, заявок на литературную значимость. Нет в тех газетах одного из основных стандартов современной мировой журналистики – четкого разделения новостей и личностных мнений. Но если представить на мгновение, что вдруг в наше время перенеслась из прошлого редакция во главе с М. С. Куртыниным, то нет никаких сомнений в том, что она блистательно вписалась бы в сегодняшние реалии. Максимально воспользовалась бы свободой во имя служения обществу, взяла бы на творческое вооружение все лучшие профессиональные стандарты, но никогда бы не сомкнулась с теми, кто плюет на этические нормы журналистики, кто низвел ее роль в народном сознании до нижайшего уровня. Представляю, каким жестоким ударом для Стволинского, для Игоря Чурина, Вадима Зубарева, Исая Сливкера, Маши Ильиной, Ады Луговцовой, Алексея Гребенщикова, Алексея Максимова, Яна Стругача, Саши Холодилова – для всех сотрудников той редакции – стало бы недавнее известие социологов о том, что по степени популярности у выпускников школ профессия журналиста заняла последнее место.
…Три книги на моем столе датированы 1972-1977 годами, когда я имел возможность листать в Москве практически каждый номер «Ленинградской правды», она поступала в библиотеку «Известий». Было видно, что Стволинский не снижает темпы и качество. В последующие годы мне уже не приходилось часто обращаться к родной газете, так что эти заметки ограничиваются тем периодом, когда я регулярно читал его материалы. Поэтому не берусь судить о том, что было написано им позже. Одно я знаю твердо, знаю как по собственному убеждению, так и по последнему нашему телефонному разговору незадолго до смерти Юры: он не жалел о том, что всю жизнь был журналистом. Не должна, не может жалеть об этом и ленинградская, питерская журналистика.