«Все это, видите ль, СЛОВА, СЛОВА, СЛОВА…»
Занятие восьмое. Его ведет филолог, доцент факультета политологии СПбГУ Нина ФИЛИППОВА.
Жизнь на даче, где не все ещё обзавелись стремительно набирающими популярность трехметровыми металлическими заборами, предполагает невольное участие в жизни ближайших соседей. В некотором роде это соседство оказывается для меня «окном» в жизнь людей, живущих, думающих и говорящих по-другому. Для нас данное сосуществование как на целый день включенный телевизор с программой «Пусть говорят», которая, в отсутствии ведущего Андрея Малахова, режиссируется самими участниками.
Надо сказать, что соседствующую с нами социальную группу отличают два существенных признака: они очень громко говорят и их дети живут не в таком режиме, как наш внук: в остальное время дети общаются вполне дружелюбно. Пока наш спит, соседский Даник вынужден играть в футбол с бабушкой, и я вздрагиваю, когда слышу, как он кричит ей: «Лузер! Лузер!» Надо сказать, что словарный запас и мальчика, и его семьи мне хорошо известен, и поэтому я не могу побороть своего изумления и любопытства и не спросить его о значении слова. Мальчик, вполне уместно употребивший данное слово, впадает в растерянности, но на помощь приходит бабушка, объясняющая мне: «Он сказал “ужас, ужас”. Я мяч пропустила».
И, поскольку уже стемнело, пошла я домой размышлять о словах и людях, их произносящих. Ведь мой маленький сосед – бледный слепок того, что слышит, хотя его самого «не слышит» даже родная бабушка.
Соединяя лингвистический анализ с социологическим, всегда испытываешь некоторую неловкость, но попробуем найти слова, определяющие социальную среду описанного «героя». Или извлечь социологические знания в поисках оных.
В 1997 году у меня была необычная группа американских студентов. Их родители эмигрировали в США, когда детям было 15-16 лет, поэтому русский язык сохранился, хотя и не блистал лексическим богатством, смысловыми оттенками и стилистическими нюансами. Если мой шестилетний сосед переедет в Америку, то он свой родной язык забудет, а слово looser (проигрывающий, проигравший, неудачник) обретет в его речи подлинный смысл.
Мой курс «Русская цивилизация» был тесно связан с языком газеты, и для анализа языка и цивилизации я выбрала статьи Евгении Пищиковой из «Общей газеты». Статьи назывались просто: «Соловьевы, простая семья», «Корецкие, непростая семья», «Федоровы, маргинальная семья», «Семья Епифановых, дружная и деклассированная». Тексты были так великолепны, что до сих пор хранятся у меня, хотя в профессиональной деятельности я ими не пользуюсь. И вот по какой причине. Студенты вместе со мной наслаждались мастерством журналиста, но в конце программы заявили: «Это нечестно, познакомившись с этими несчастными людьми, описать их жизнь в газете». Я спросила: «Вы что думаете, это реальные люди? Это социологические типы, описанные журналистом». «Но ведь эти статьи даются не в рубрике Fiction (Беллетристика. Художественная литература), значит это всё реальность», – возразили студенты. Убежденность американских студентов в том, что в газете не может быть вымысла, фантазии поражает меня и сегодня. Но поражает и журналистское умение, отойдя от советского, марксистско-ленинского определения классов, найти свои признаки разных социальных групп.
Приведу только один пример, связанный с языком: «В простой семье Соловьевых предметы настолько наполнены смыслом, что почти становятся словами; в «непростой» семье Корецких слова настолько беспредметны, что становятся бессмысленными. Соловьевы практически не говорят друг с другом; Корецкие разговаривают не переставая. И те и другие используют русский язык своеобразно. И абсолютно полярно. Если в семье Соловьевых заговорили, значит что-то случилось, и это случившееся требует обдумывания. Если в семье Корецких наконец-то замолчали, то это случившееся требует обдумывания. Соловьевы мыслят вслух. Корецкие, слава Богу, хоть думают про себя».
В описании своих героев Е.Пищикова не пользовалась только еще входившими в обиход терминами «средний класс», «бедные», «богатые». Нетерминологическое, но очень богатое в смысловом отношении слово «простой» было выбрано точно. Ведь «простой» это: «обыкновенный, ничем не примечательный», «открытый, бесхитростный, прямой, не церемонный», «недалекий, наивный», «принадлежащий к трудовой части общества, трудящийся», «принадлежащий к непривилегированному сословию». Последнее значение хотя и дается в словаре современного русского языка (1983 г.) с пометой устаревшее, но скорее по идеологическим причинам. Как мы помним в стране «развитого социализма» как бы не было привилегированных классов.
Все эти значения в основном совпадали с английским simple (простодушный, наивный, глуповатый, простой, незнатный) и текст, и описываемую реальность студенты воспринимали легко. Несколько труднее им «далась» семья Корецких – интеллигентов, не умеющих приспосабливаться к трудностям новой жизни. «Вот уж кто, – рассуждали они, – наивные, простодушные. Почему же их называют «непростая семья»?
Прошло 15 лет, но в словах, определяющих «классовую» принадлежность людей мы до сих пор испытываем трудности.
Определение классов было предложено в середине XIX века философом П.Лавровым. Свободное от какого-либо физического, материального неравенства, данное деление зависит только от самого человека, и принадлежность к одной из групп может быть результатом только его личного выбора.
«Интеллигенция» – совокупность личностей, действующих под влиянием осознанного побуждения к развитию.
«Дикари высшей культуры» – совокупность личностей, включающих культуру в обстановку собственного комфорта.
«Пасынки цивилизации» – народные массы, поглощенные борьбой за существование и не имеющие возможности пользоваться достижениями культуры.
Новый термин «креативный класс», предложенный американским экономистом Ричардом Флоридой для именования творческой элиты, действующей в условиях открытой и толерантной среды, еще не обретя на русской почве терминологической точности, уже превращается в «пустышку».
А свидетелями подобных пустых слов мы оказываемся ежедневно. Не так давно в программе «Пусть говорят», «препарировали» очередную маргинальную семью. Один из «препараторов» уверенно заявил, что данная семья, по его мнению, «вполне курабельная». Не знаю, как это слово восприняли участники программы, а я побежала за словарем. Нет, не за словарем «Иностранных слов», который давно уже не поспевает за «развитием» словарного состава русского языка, а за словарем английского языка. Благодаря которому я и выяснила, что эта не та семья, которая нуждается в опеке, кураторах, а, семья, от английского слова curable, излечимая.
Депутат Государственной Думы Мария Кожевникова, а в недавнем прошлом героиня популярного сериала «Универ» со своим коронным выражением «Пипец!» (прошу прощения за это цитирование»), сообщает в интервью газете «Комсомольская правда» о своем творческом союзе с певцом Стасом Пьехой: «Мы очень разные, но обычно все-таки приходим к консенсусу... Я слушаю песню, и рождается креатив». (!)
Мы не просто разучились говорить и писать простыми словами. Мы утратили «речевую культурность», которая, по словам замечательного поэта и эссеиста Льва Рубинштейна, заключается в «ясном осознании уместности и неуместности употребления тех или иных слов в те или иные моменты и в тех или иных культурных контекстах».
Пока я писала этот текст, вышли мои любимые «Огонек» и «Новая газета». И читая их, я тут же нашла примеры, созвучные моим размышлениям.
В интервью, которая участница группа Pussy Riot дает «Новой газете» написано: «Храм Христа Спасителя – это симулятор» (так – выделено нами). Вероятно, Мария Алехина хотела сказать симулякр. Конечно, этимологически данные слова связаны. Ведь симулякр (от лат. simulo, «делать вид, притворяться») – «копия», не имеющая оригинала в реальности.
Активно используемый философом Ж.Бодрияром, этот термин имеет прямое отношение к средствам массовой информации. Например, Бодрияр назвал симулякром войну 1991 года в Персидском заливе. Симулякр, как продукт гиперреальности, получается именно в процессе имитации, симуляции реальности (недобросовестное отображение CNN ситуации военных действий).
Неизвестно, на какой стадии произошел «сбой», но подобно моему соседу я воскликнула: «Лузер!»
Журнал «Огонек» публикует отзывы на рассказ Натальи Киселевой о буднях волонтеров в Крымске. Один из волонтеров, фельдшер, принимавший участие в спасении, пишет: «Слово «волонтер» для русского уха непонятно, особенно там, где говорят на русско-украинско-белорусском наречии и где людям 60-80 лет. Поэтому мы решили называться добровольцами, и сразу стало легче работать с местным населением».
Действительно, обретение точного слова – это не только возможность успешного решения конкретных задач, но и возможность улучшения жизни. В том числе, и своей.
В общем, не грусти, Данечка, ты еще сможешь быть победителем в этой жизни!